— Что ж ты из отечественной истории никого не приводишь? — упрекнул родственника Крылов. — Разве на Руси мало изобретателей?
— Совершенно точно, — согласился Иван Петрович и, наморщив лоб, извлек из своей действительно бездонной и беспорядочной памяти русское имя: — Кулибин! Мой одноименник — Иван Петрович Кулибин! У него есть зеркальный фонарь и замечательные часы…
Мария Леонидовна была в совершеннейшем восторге от небывалой осведомленности Ивана Петровича. У них завязался обособленный разговор. Пользуясь этим, Крылов и Флоринский удалились в кабинет — выкурить по трубочке «амерфортского».
Как-то незаметно, сама по себе, их беседа сошла на дела.
— Когда я вернулся из инспекторской поездки по губернии, — благожелательным тоном начал Флоринский, — то не узнал университетского места. Поломанные во время строительства деревья убраны, дорожки расчищены, работы в оранжерее идут полным ходом. Как это вам удалось за столь короткое время?
Крылов повел головой, как бы отстраняя похвалу в свой адрес, и глуховато кашлянул:
— Вот с оранжерейкой, Василий Маркович, как раз беда.
— Что такое?
— Архитектор не ставит рабочих, говорит, не время. Крышу занизил, — Крылов загорячился. — А когда время? Когда все померзнет в сарае? А он в это время подрядился купол Троицкого собора перекрывать…
— Ну что вы, успокойтесь, — нотка неудовольствия скользнула в мягком голосе Флоринского. — Померзнуть не дадим, не для того мы вас из Казани выписали. А относительно архитектора — это несправедливо. Я ведь знаю, вы с ним имели уже удовольствие схватываться. Нет, нет, он не жаловался! Из других источников знаю, — сделал протестующее движение Флоринский. — Господин Наранович человек молодой, большого опыта в подобных строительствах до сего времени не имел. Но он чрезвычайно старателен, где может, удешевляет стройку, что при наших-то средствах… — он вздохнул, давая понять, как отягощен грузом обязательств и забот. — Что касается купола собора, то это я ему позволил. Да-с. Кто ж, кроме нас, в силах здесь совершить сие богоугодное деяние?
— Я не против богоугодных деяний, — пытаясь смирить горячность, ответил Крылов. — Я против того, чтобы наносить вред делу в самом зародыше. Крышу надобно в оранжерейке поднять. Утеплить получше.
— Хорошо, мы подумаем, — пообещал попечитель, и это «мы» прозвучало не как «мы с Нарановичем», а как «мы, Флоринский». — Расскажите-ка лучше, что в Казани?
— В Казани все по-прежнему. Профессора кто наукой занимается, кто в летнее турне по Европе с семьями отправились, кто в экспедициях. Студенты на вакациях. В городе тихо. Яблоки поспевают… Кстати, Василий Маркович, я осмелюсь напомнить, что молодой и талантливый ботаник Коржинский ждет вашего решения относительно своей судьбы.
— Да, да, я знаю, — рассеянно проговорил Флоринский, погрузившись в воспоминание о своем жительстве в Казани. — Ах, яблоки, яблоки… Здесь, в Сибири, этого не видать.
— Отчего же? — не согласился Крылов. — Вот ужо отстроимся, заведем отдел плодовых культур, и с яблонями, бог даст, попробуем. Отчего не попробовать.
— Это правильно, — одобрил Флоринский. — Ботанический сад в Томске должен быть первым на всю Сибирь и непревзойденным!
Крылову не хотелось разрушать горделивое настроение дорогого гостя, но язык сам, против воли, произнес:
— Простите, Василий Маркович, уж не первый…
— Как это? — вскинулся Флоринский. — Нет, позвольте…
— Были в Сибири ботанические сады, — тихо, но упрямо продолжил Крылов. — Да не сберегли их.
— Где именно? Когда?
— В середине прошлого, восемнадцатого, столетия. В Тобольске. Помните, указ государя Петра по Тобольску? Чтобы «улицы сделать и размеривать прямы, чтоб двумя телегами возможно было разъезжаться свободно…»
— Припоминаю, — отозвался Флоринский и, скрестив на груди маленькие, как у женщины, руки, с интересом посмотрел на хозяина.
— А далее — в этом же указе — об аптекарском огороде сказано, — продолжал Крылов, не замечая, как начинает сбиваться на лекционный тон. — Первый ботанический сад, а ныне Аптекарский огород, был основан по указу Петра в 1706 году в Москве при Медико-хирургической академии. В 1713 году появился второй — в Санкт-Петербурге. Примерно в это же время лесной знатель Фокель заложил свою знаменитую лиственничную рощу близ Петербурга и проводил там опыты. В Тобольске же Аптекарский огород появился лет на пятнадцать позже фокелевских работ. Он-то и стал в Сибири первым… И еще доподлинно известно, что некий Лаксман в 1765 году создал в Барнауле небольшой садец. Потом, когда он из Барнаула съехал, его детище Петр Иванович Шангин воссоздал. По сути дела Шангин является первым ученым садовником на Алтае. В 1812–1815 годах в барнаульском ботаническом саду благополучно произрастали представители китайской и алтайской флоры…
