Из коридора донеслось торопливое постукивание башмачков. Дверь приоткрылась.
— Можно войти?
— Милости просим, дорогие барышни! — вскочили юноши со своих мест. — Вас только и дожидаемся!
— Лекции закончились поздно, — оправдывались Покровская и Иваницкая, отдавая молодым людям свои небогатые шубейки, снимая теплые платки.
Ревердатто тут как тут. Подхватил барышень под ручку, повел усаживать.
— Без вас не мыслю дня прожить… — успевал на ходу продекламировать сразу обеим гостьям.
Девушки рассмеялись.
Обе высокие, с «рюмочной» талией, нежно-румяные от мороза, не красавицы, но необыкновенно милы и привлекательны. Покровская укладывала темно-русые косы короной, и это шло ее удлиненному лицу с внимательными серыми глазами, во взгляде которых ощущался стойкий характер.
Впрочем, слабохарактерных среди слушательниц женских курсов Крылов вообще не припоминал. Женщина, возмечтавшая получить высшее образование в России, должна была обладать необыкновенной настойчивостью, крепкой волей и такими же крепкими нервами. В университеты их не принимали. Врачами, учительницами они становились вопреки существующим законам. Юристов-женщин попросту не было. В академию они не допускались. И так далее, и тому подобное.
В Сибири действовали те же самые законы и правила, сквозь которые удавалось иногда прорваться самым настойчивым. Так в тревожное время 1905–1906 годов, когда на посту директора Технологического института временно оказался Обручев, замещая уволенного Зубашева, произошло из ряда вон выходящее событие. Владимир Афанасьевич использовал короткую власть в полную силу — провел Совет института, который признал изучение богословия для технологов необязательным, а также вынес решение ходатайствовать о приеме в число студентов женщин. А пока министерство решало этот вопрос, Обручев спешно зачислил двадцать три слушательницы на первый курс сверх всякой нормы.
Его действия вновь всколыхнули томскую интеллигенцию. Сторонники высшего женского образования, профессора Технологического института и университета Вейнберг, Карташов, Соболев, Сапожников, Малиновский и другие вновь вышли с предложением учредить Сибирские высшие женские курсы.
Спустя несколько лет женский университет открылся 26 октября 1910 года. Курсы начали свое существование в бедном одеянии: в деревянном наемном помещении, имея три небольшие аудитории, химическую и физическую лаборатории, кабинеты по минералогии, зоологии, ботанике и анатомии с ограниченным числом пособий и книг. Все помещения чрезвычайно тесны, а восемьдесят слушательниц ревностны и усердны в занятиях. Больно видеть их в удушливом дыму химической лаборатории, в которой не оборудовано никакой тяги… Курсы работали в тяжелейших условиях. Вот почему Сапожников и Крылов разрешали девушкам, желающим умножить свои познания в ботанике, приходить сюда, в университет.
Однако ж — время торопит.
— Прошу внимания, господа, — негромко сказал Крылов, и установилась почтительная тишина. — Сегодня нам предстоит услышать научное сообщение Леонида Антоновича Уткина, проэкскурсировавшего летом Чулымский водораздел.
Уткин встал, одернул студенческую тужурку, раскрыл тетрадь и, не заглядывая в нее, начал:
Чулым — правый приток Оби. Река сплавная. Продолжительность открытой воды в среднем сто шестьдесят суток в году. Климат типичен для сибирской равнины.
«Молодец Уткин, — подумал Крылов. — Верно берет… Без географического подхода немыслимо обозревать растительный покров.
Не зная почв, не имея представления о рельефе, климате, многое ли можно понять о зеленом мире?»
Доклад радовал своей точностью, тщательностью наблюдений, логикой выводов и предложений. Немалое удовольствие доставлял и сам язык — яркий, образный, эмоциональный. Как это он говорил на прошлой пятнице… «Бессловесна и тиха любовь растений… Цветенье — это одновременно и начало гибели… Мало кому удается видеть, как цветет пшеница. Две-три минуты. Сережки с бахромой выпустит — вмиг посветлеет и порыжеет все поле. Чуть ветерок — и нет пшеничного цвета… А истечение светлой жидкости из пораненных стволов деревьев? Разве это не слезы растений? Они у многих видов наблюдаются, не только у берез…». Леонид Уткин — поэт. Маленький восторженный Уткин… Его душа рвется из строгих научных рамок, ей тесно…
