— Простите великодушно, господин Крылов… Совсем зарапортовался от радости! Разрешите представиться: Троеглазов, Григорий Севастьянович. Студент Императорского Казанского университета.
То есть, бывший… — он смутился окончательно.
— Очень приятно, господин Троеглазов, — облегченно вздохнув, пожал ему руку Крылов.
Раз студент, значит, несомненно, встречались. А то, что так и не вспомнил лица молодого человека, следует отнесть за счет рассеянной избирательной памяти, в которой прочно удерживались лишь цветы да травы…
— Милости прошу в дом, Порфирий Никитич, — робко пригласил бывший студент, и Крылов не смог отказать.
Комнатка на втором этаже оказалась опрятной, выбеленной и заставленной самодельными полками с книгами. Передний угол, по правую руку, наискосок от небольшой голландки, расписан маслом: вместо икон — растительный орнамент из цветов и листьев. По стенам развешаны коллекции бабочек и жуков. Пахнет засушенными цветами, травами. Запах слабый, но Крылов уловил его и даже носом потянул от удовольствия.
Несмотря на довольно просторное высокое окно, в комнате, однако, светло не было. Может быть, свет заслоняла церковь, а может, оттого, что сам нынешний день заканчивался пасмурно.
— Прошу покорнейше садиться, — пригласил Троеглазов и умчался куда-то вниз, перескакивая через несколько ступенек.
Вернулся он с большим медным подносом, на котором стоял приземистый широкобокий самовар, чашки, сахарница и плоское берестяное блюдо с малиной.
— Не стоило беспокоиться.
— Как же, как же, — решительно запротестовал Троеглазов, устанавливая принесенное на трехногий венский столик возле окна. — Без чаю не отпустим!
Смешиваясь с нежным ароматом китайского чая, от блюда поднимался дразнящий запах малины.
— Благодарю вас, — сдался Крылов. — А вы что же здесь так и живете? На летних вакациях?
— Да, — опустил глаза юноша и грустно добавил: — Только мои вакации бессрочные. Отчислен я. По причине расстроенного здоровья. У меня бугорчатка. Чахотка скоротечная. Вот приехал домой, к отцу…
Крылов подосадовал на свой вопрос, хотел что-то сказать, перевести разговор на другое, но Григорий опередил его. Вскинул потупленный было взгляд, подтолкнул вверх двумя пальцами дужку очков и задорно произнес:
— А я не верю, что умру. Не верю-с! То есть умом я понимаю, что конец неизбежен, и, возможно, он даже близок — а не верю!
Крылов одобрительно кивнул.
— Батюшка мой священник, — продолжал Троеглазов. — Вот он ужо придет, вы увидите… Занятный человек, с ним поговорить прелюбопытно. Он не такой священник, как все, — подчеркнул он снова слова «как все».
— А чем вы сейчас занимаетесь?
— Гербаризирую. Ах, с каким удовольствием я гербаризирую в окрестностях, — с жаром ответил юноша. — Я ведь, Порфирий Никитич, у профессора Коржинского общий курс ботаники успел прослушать. И к вам уж записался в ботанический музей на практику.
Да заболел… Но я все помню! Вот, извольте взглянуть…
Он достал со шкафа папку с гербарными листами.
— Ну-ка, ну-ка, — оживился Крылов. — Что тут у вас? Любопытно, коллега…
Позабыв о чае, о малине, они занялись гербарием.
Собран он был, конечно, со старанием, но бессистемно. Как все начинающие, Троеглазов брал все подряд и нигде не отмечал местонахождение того или иного растения. Крылов указал ему на это.
— Очень важно знать, где и сколько чего, — дважды повторил он. — Иначе половина смысла всей работы теряется. Захотят люди, к примеру, воспользоваться зарослями зверобоя, а где его искать?
Григорий обещал впредь вести сборы с подробными записями.
— Осмелюсь спросить, Порфирий Никитич, отчего вы Казань покинули? Просвещенный город, наукам не чуждый… И едете, как вы изволили выразиться, в землю неведомую. Слыхал я, вы уже много статей научного характера создали. В доктора наук могли выйти, как Сергей Иванович Коржинский. Или я в чем-то ошибаюсь?
— Нет, сударь, не ошибаетесь, — ответил Крылов и закрыл гербарную папку. — Что вам на это сказать? Казань действительно благоприятствует занятиям наукой. Университет тон задает. Но я ботаник, — он как-то смущенно и в то же время задорно улыбнулся. — Сама профессия предполагает движение. Я всегда мечтал устремить себя на познание малоизученного края. А Сибирь таковой мне и представляется. Стало быть, и я здесь.
