– Наталью не видел? – спросила я охранника.
– У-у, – отрицательно отозвался он.
Я вздохнула и решила пройти в аптеку посмотреть. Дошла до угла и остановилась, дожидаясь, когда красный сигнал светофора сменится зеленым. Я уже прошла до середины дороги, как вдруг увидела тень, скользнувшую откуда-то сверху, со здания двенадцатиэтажного НИИ, что рядом с аптекой. Затем послышался отчаянный женский крик, а следом о землю ударилось что-то темное и тяжелое и застыло на черном от дождя, мокром тротуаре…
– А-а-а! – продолжала голосить женщина, прижавшись к стене здания. – А-а-а!
Я рванула туда, оказавшись на месте в две секунды. С тревогой вглядываясь в раскинутое на асфальте тело с неуклюже подогнувшейся внутрь ногой в красной туфельке на шпильке, уже понимала, что ошибки нет: на тротуаре лежала Наташа Кравцова… Капли дождя падали на ее бледное лицо, размывая только что нанесенный макияж, темнело, намокая, красивое открытое платье, куртка съехала набок, обнажая голое плечо…
Быстро проверив пульс и дыхание и убедившись, что все признаки жизни отсутствуют, я медленно выпрямилась и пошла вдоль тротуара, бросив на ходу одному из прохожих, остановившихся возле тела:
– Вызовите милицию. «Скорая» уже не поможет…
В магазине я прямиком прошла в кабинет Боброва. Он был снабжен жалюзи, которые сегодня были задернуты, так что видеть происходящее на улице Всеволод Евгеньевич не мог. Однако он сказал мне, едва я появилась:
– Что там за крики на улице? Машина, что ли, кого сбила?
– Нет, – плотно закрывая дверь и поворачивая замок, ответила я. – Боюсь, что хуже…
И я рассказала ему о том, что только что наблюдала своими глазами. У Боброва вытянулось лицо, он приподнялся со стула и выглянул в окно через жалюзи, словно надеясь, что я все придумала. А там уже стояла милицейская машина и «Скорая помощь». Послышался робкий стук в дверь. Бобров встал и открыл ее. Показалось испуганное лицо охранника.
– Всеволод Евгеньевич, – шепотом сказал он. – Там это… Вроде Наташка…
– Вроде в огороде! – взвился Бобров. – А ты что, спишь, что ли, и ничего не видишь?
– Я магазин охраняю! – оправдываясь, произнес охранник, но Бобров уже не слушал его.
Он подбежал было к дверям, высунулся на улицу, потом резко остановился и задумался.
– Всеволод Евгеньевич, пока лучше туда не ходить, – ухватила я его за плечо. – Сами придут, когда узнают, что она здесь работала.
– Что вообще произошло? – Закрывая магазин, повернулся Бобров к сотрудникам: – Что с ней случилось?
Девушки испуганно переглядывались и пожимали плечами.
– Она с кем-нибудь делилась? Рассказывала что-то? – продолжал вопрошать директор.
– Она с утра плохо себя чувствовала и была грустная, – сказала одна из девушек-продавцов.
– Она что же, сама, что ли, спрыгнула? – спросил у меня Бобров.
– Не знаю, я не видела самого прыжка. Но боюсь, что да, хотя нельзя исключать и другой вариант. Где ее вещи?
Бобров посмотрел на девушек.
– Вот ее сумка. – Вика достала из-под прилавка лакированную алую сумку.
– Кассу проверьте! – немедленно приказал Бобров, и Вика тут же метнулась к кассовому аппарату, за которым работала Наташа.
Я пока что открыла сумку. Косметика, расческа, сотовый телефон, ключи, шоколадка, еще какая-то мелочь…
– Смотрите! – вскричала вдруг Вика.
Все обернулись к ней. Вика с каким-то ужасом показывала на лежавший внутри кассового аппарата белый тетрадный листок с какой-то надписью. Мы с Бобровым одновременно подошли и заглянули в него. Синей шариковой ручкой там было написано: «Как ты мог так поступить? Я тебе так верила, а ты… У меня нет сил вынести это. Прощай».
Бобров заглянул в кассовый аппарат. Больше там, кроме денег, аккуратно разложенных по ячейкам, не было ничего.
– Это ее почерк? – подняв листок высоко над головой, спросил он.
Так как все стояли не двигаясь, Бобров повысил голос:
– Я обращаюсь ко всем!
Девушки неуверенно подошли и тоже посмотрели.
– Да, это Наташа писала, – подтвердила одна из них.
– Очень интересно, – проворчал Всеволод Евгеньевич. – Это что же получается? Предсмертная записка?
– По всей видимости, да, – сказала я, незаметно убирая сотовый телефон девушки в карман.
