А закончилось все совсем уже безжалостно. С тоскою девушка сообщила: «На прощанье, как насмешку, ты прислал мне эсэмэску…»
«Увы, реалии нашего жестокого времени!» – мысленно вздохнула я, решив хотя бы посмотреть какой-нибудь фильм в наушниках, включив звук погромче. Но тут Камилле, кажется, кто-то позвонил, и она выключила свою шарманку, радостно заворковав в трубку.
Всеволод Евгеньевич показался из своей комнаты часа через два с половиной. Он сразу же прошел в ванную, откуда довольно долго доносилось плесканье и фырканье. Появился он посвежевшим и порозовевшим, пахнущим дорогим парфюмом и в пушистом халате почти до пола, делавшем его похожим на ворсистый теннисный мячик.
С улыбкой подойдя к сидевшей на диване перед телевизором в гостиной жене и поцеловав ее в щечку, Всеволод Евгеньевич сообщил:
– Я только что заказал новый телик, к вечеру привезут.
Бобров, как я поняла, относился к людям, которые не умеют долго сердиться или дуться и предпочитают поскорее разрядить напряженную обстановку. Его жена, наверное, была прекрасно осведомлена об этой особенности супруга, потому что она тут же улыбнулась ему и произнесла:
– Спасибо, дорогой. Но я легко могла бы и подождать.
– А где дочь? – озабоченно спросил Бобров.
Лариса не успела ответить: по лестнице раздалось цоканье каблучков, а затем показалась и сама начинающая звезда: в коротенькой курточке, отделанной мехом, узких брючках и высоких черных сапожках, она оживленно болтала с кем-то по телефону, спускаясь к выходу.
– Катюша! – окликнул ее отец.
Та тут же надула губки, делая вид, что страшно обижена, однако говорить моментально прекратила и приостановилась, выжидая. Отец быстро подошел к ней, достал бумажник, с улыбкой приподнял пальцем подбородок дочери и сказал:
– Я подумал, что бирюзовое платье тебе очень пойдет.
– Спасибо, папа! – подпрыгнула Камилла, повисая на шее у отца. – Я как раз сейчас и проеду за ним.
– А ты вообще куда собралась? – встала с дивана Лариса.
– В кино, – сообщила девушка уже совсем другим, беспечным и веселым тоном.
– Вот, а ведь лет двадцать назад говорили, что кино как жанр уже умирает! – засмеялась Лариса.
– Дорогая моя, это говорили даже не двадцать, а сорок лет назад! – поднял палец Бобров.
– Ну, этого я не могу знать, – притворно вздохнула Лариса и добавила: – Меня тогда еще не было на свете!
– Мам, пап, ну я пойду? – переминаясь с ноги на ногу, нетерпеливо сказала Камилла.
– Иди, иди. Только не допоздна, – предупредил отец. – Завтра концерт, сама понимаешь.
Едва Камилла ушла, как у Боброва зазвонил сотовый телефон, и он, взглянув на номер, скрылся в своей комнате. Я было насторожилась, но Всеволод Евгеньевич почти сразу вернулся и сообщил:
– Мне звонил продюсер Камиллы, просит срочно подъехать. Вы готовы?
– Да, только куртку надену, – сказала я и пошла в сторону прихожей.
– А что случилось-то? – поднялась с дивана Лариса.
– Он не сказал, да скорее всего ничего особенного, – махнул рукой Бобров. – Видно, хочет обсудить какие-то детали. Наверняка на что-нибудь еще потребовались деньги – ты же знаешь Стаса! Ну, не скучай!
И он, потрепав жену по щеке, зашагал к двери.
– А что за концерт-то, Всеволод Евгеньевич? – поинтересовалась я, садясь за руль. – Вряд ли это сольное выступление вашей дочери?
– Разумеется, нет, – подтвердил Бобров. – Будут и другие: местная группа «Платина» и еще один мальчик, Глэйд. Ну, для разнообразия. А главная изюминка, конечно же, Арсений Торквадзе.
– А, понятно, – протянула я, вспомнив о том, что неоднократно видела в городе развешанные афиши с портретом улыбающейся столичной звезды.
– Но он выступит во втором отделении, – тут же оговорился Бобров. – А в первом будут выступать те, кого я назвал.
– Понятно, на разогреве, – кивнула я.
Боброву, кажется, не очень понравилось сказанною мною слово, но я не стала развивать эту тему. В конце концов, что тут такого? Понятно, что его дочка не того полета птица, что Арсений Торквадзе, который, может, и не учился вокалу в Милане, но имя имеет вполне раскрученное.
Мы ехали по одной из центральных тарасовских улиц, пока Бобров не сказал:
