Поскольку он сидел на земле, его подвижность была ограничена. Когда пес прыгнул вперед, Макс повалился влево, убирая голову, которая могла расплющиться о бетонный блок, и почти успел поднять «беретту» на нужную высоту. Прежде чем две огромные бесформенные подушки придавили его, он выстрелил, и пуля попала в левую заднюю лапу монстра.
Лапа дернулась, как будто тварь лягнула кого-то, и зависла в воздухе, поблескивая кровью и раздробленной белой костью. Однако это почти не повлияло на инерцию пса, врезавшегося в лежащего на боку человека.
Нестерпимая вонь ударила Голикову в ноздри; полстакана слюны выплеснулось ему на лицо. Он увидел открытую пасть цвета сырого мяса с желто-коричневыми могильными столбиками зубов. Передние были чуть загнуты назад, что придавало челюстям сходство с акульими.
Макса чуть не стошнило. Его рука была мгновенно отбита, пистолет вывернут и прижат к земле девяностокилограммовой тяжестью. Издавая звуки блюющего пьяницы, тварь нависла над ним. Теперь ее глаза были затянуты мутной пленкой боли и ярости…
Он отчаянно вжимал голову в плечи, чтобы уберечь горло, как будто от этого становились менее уязвимыми другие части его тела. Утробное рычание заполнило весь мир и однообразными волнами пульсировало внутри его черепа. Снизу он видел голый живот пса, покрытый параллельными морщинами и похожий на живот рептилии, а также внушительное оборудование кобеля, из которого сочилась густая белая жидкость…
В тот момент, когда Макс уже подумал, что это будет последним зрелищем в его жизни, откуда-то сбоку вынырнул бультерьер, затянутый в бело-розовый саван своей шкуры, – по мнению Голикова, один из самых отвратительных представителей собачьего племени. Буль был очень большим и мощным, и все же он мог свободно поместиться между лапами коричневого пса… Зловонная пасть сомкнулась на плече Макса, и одновременно зазубренные клиновидные щипцы бультерьера впились в наиболее доступную ему часть тела чудовища – серый морщинистый живот.
Сквозь туман, застилавший глаза, Макс увидел месиво измочаленных кишок, выдавливаемое между челюстями буля, превратившегося в окоченевший комок злобы. Сам же он ощутил несколько сильных ударов лапами, как будто его, прижатого к канатам, месил кто-то вроде Майка Тайсона, и острую боль в плече от укуса; услышал звук раздираемой ткани пальто и рвущейся кожи. Бультерьер топтался на его животе, а потом взлетел в воздух, когда коричневый монстр начал разворачиваться, чтобы схватить его зубами и оторвать от себя.
Как только восьмилапая, пожирающая саму себя тварь откатилась в сторону. Макс попытался подняться на ноги. Он встал на колени и закачался. Деревья закружились вокруг, превращаясь в черную карусель… Он поискал белую тень своего спасителя на фоне этой карусели и увидел небольшое светлое пятно, бьющееся, словно тряпка на ветру.
Правая рука с «береттой» безвольно висела вдоль туловища; по ней блуждала острая игла боли. Он поднял левую, направив тупое рыло «скорпиона» на бесформенную тень, терзавшую его неожиданного союзника. Макс уже был не в состоянии думать и не подумал о том, что произойдет, если ствол пистолета-пулемета окажется забитым землей…
Он нажал на спусковой крючок. Очередь потрясла его, как удары отбойного молотка по позвоночнику. Звериный вой тонким шнуром скользнул в его уши и несколько мгновений пилил его мозг. Потом Макс потерял сознание и упал вперед, ударившись лицом о мертвую, гнилую, влажную листву.
Он пришел в себя и понял, что пробыл в беспамятстве совсем недолго – может быть, две или три минуты. Еще он осознал, что надо уходить отсюда любой ценой, иначе доблестные милиционеры сгноят его на допросах. Будет затруднительно объяснить им все это: трупы в парке, трупы в «Черной жемчужине», разбитые тачки и оружие неизвестного происхождения. В худшем случае, во время следствия его прикончат люди Виктора…
Только сейчас Макс почувствовал, насколько замерз. Когда он начал подниматься, ему показалось, что трещит сковавший его панцирь льда и боли. Оба пистолета намертво срослись с его руками. Он с трудом разжал пальцы левой и спрятал «скорпион» в карман пальто. Потом раскрыл ставшую чужой правую ладонь и положил «беретту» в другой карман. Обе пушки казались свинцовыми, но без них он не сделал бы ни шагу.
