— Что с тобой, дружище? Не плохо ли тебе?
— Нет. Все в порядке, — отмахнулся Умид.
— Не при виде ли этой девушки голова закружилась?.. Ого, в Оклоне, оказывается, есть девушки, которые даже тебя, такого толстокожего, могут поразить в самое сердце!
— Полно тебе, Хатам-палван, уймись.
— Что-то у тебя настроение испортилось, парень. Вот со мной недавно такое произошло… и то веселюсь. Трррагедия со мной случилась.
— Что еще за спектакль?
— Страшнее не придумаешь. Боюсь, после него меня жениться заставят… Слышал я, что у этой девушки, с которой у меня весь спектакль произошел, четверо братьев, один другого здоровее. Если расскажет им, пропала моя головушка — заставят жениться. И станет у тебя, Умиджан, еще на одного холостого друга меньше… — Хатам обнял Умида и, прижавшись к его плечу головой, попытался изобразить на лице неподдельную скорбь.
— Что же все-таки с тобой приключилось? — спросил Умид, посмеиваясь.
Изрядно захмелевший Хатам начал рассказывать, не стесняясь наперченных выражений, как случайно познакомился с очаровательной, словно куколка, девушкой. А всего через три дня оба удостоверились, что ни он, ни она не имеют ни капельки стойкости, столь необходимой, чтобы успеть узнать ближе друг друга. Случай свел их в безлюдном винограднике и…
— Куда еще ближе можно узнать, — насмешливо заметил Умид.
По тому, как Хатам рассказывал об этом, без всякого смущения, а, наоборот, даже с какой-то бравадой, горящими от восторга глазами, Умид был уверен, что его друг или врет, или не испытывает ни малейших угрызений совести. Он хотел сказать Хатаму, что настоящему мужчине не к лицу хвастаться победой над слабой девушкой. Но в это время к нему подошел мальчик лет двенадцати и сказал, что в смежном дворе, где сидят все женщины, находится бабушка Умида, Тутиниса-буви, и что она велела разыскать Умида и привести к ней.
Умид сказал Хатаму и подошедшему Сурату, что скоро придет, и направился в сопровождении мальчика к маленькой калитке, ведущей в соседний двор.
В этом дворе, еще ярче освещенном электрическим светом, находились одни женщины. Они сидели в большой комнате с раскрытыми настежь окнами. Оттуда доносился их шумный говор, то и дело прерываемый смехом. Старушки сидели на веранде, где попрохладнее. Взобравшись на сури, они услаждали себя чаем. Умид подошел к женщине, идущей из летней кухни с двумя чайниками, и спросил у нее о своей бабушке, Тутинисе-буви. Та, сказав: «Сейчас…», отнесла чай дожидавшимся старушкам и, вернувшись, повела Умида в сад. Она подвела его к старушке, сидевшей на матраце, постланном поверх рогожи, на берегу арыка, от которого веяло прохладой, и сказала, наклонившись к самому ее уху:
— Бабушка, к вам Умиджан пришел. Вот он стоит, видите его?
Старушка беспокойно задвигалась, желая подняться на ноги.
— Сидите, бабушка, сидите. Не стоит беспокоиться, — сказал Умид, наклонясь к ней, чтобы поздороваться.
Тутиниса-буви все-таки, кряхтя, встала и обняла его, похлопывая по спине. Она была уже очень старенькой и плохо видела.
— Ты Умид? Ты сын моей дочери Хумайры и тебя зовут Умид, да?.. Вай, дорогой ты мой, ненаглядный! Вай, мой мальчик, какой ты стал большой! А я-то тебя видела, когда ты едва научился ходить и лопотал — только мать тебя и понимала…
— Как вы сами-то поживаете, бабушка?
— Слава аллаху. Грех жаловаться, — ответствовала старушка, вглядываясь в лицо Умида подслеповатыми глазами. Потом снова обняла его сухими и легонькими, как хворостинки, руками, стала гладить его плечи, голову, словно маленького. Потом попросила его наклониться, потому что ей не достать, и поцеловала его в лоб.
Женщины, в окружении которых сидела Тутиниса-буви, переговаривались исподтишка: «Вы только посмотрите-ка, это же сын Хумайры. Он уже взрослый, — и тихонечко вздыхали. — Боже, как быстротечно время. Дети растут, мы стареем…»
Одна из старушек с седыми, словно серебряными, волосами, повязанная белым платком, придвинулась поближе и спросила:
— А меня, сынок, ты не узнаешь?.. Я ведь тоже не чужая тебе, бабушкой прихожусь. Да, сынок, бабушкой… Твоя покойная мать, пусть земля ей будет пухом, была славной женщиной. Я у вас часто бывала когда-то, — старушка всплакнула, поднося к глазам кончик платка. — Бедняжка Хумайра не дожила до счастливых дней, когда ты стал взрослым мужчиной. Как бы она сейчас радовалась! Ушла, не дождалась…