– Ее опознала медсестра, делавшая ей укол в процедурной.
– Какой укол?
– Послушай, кто кого допрашивает? – Сапрыкин ущипнул ее за локоть. – Госпожа следователь, ей кололи витамин В>5. Какие еще будут вопросы?
– Никаких. Вот черт. Она должна была встретиться со мной в восемь. Я только что от Павла. Вы же все вместе приезжали ко мне, мне Валентина рассказала.
– Да, Логинов не может проехать мимо твоего дома, не заглянув к тебе и не справившись, не обнаружила ли ты еще один труп. И Пашка с нами был, он хотел тебя увидеть.
– Вот и увидел. Слушай, я проспала у него часа два, представляешь? Он сидит и ждет Татьяну. Кстати, а вы уверены, что убили именно ее?
– Я же с ней знаком. Да и медсестра ее опознала, раз уж ты мне не доверяешь.
– Сережа, да что же это такое? – Наталия взяла его за руку и потащила за собой в сторону «скорой». – Мне надо ее увидеть. Пойдем, пока они не уехали.
Они подошли к стоявшим возле машины носилкам, на которых лежало тело, прикрытое простыней, и Сапрыкин, сказав несколько слов врачу, приподнял простыню.
Наталия увидела белое лицо с тонкими чертами и обиженным выражением: эта женщина так и не поняла, за что ее убили. «Но ведь не за то, что она хотела со мной встретиться?» Сама эта мысль приводила Наталию в ужас. Она начала лихорадочно вспоминать, кто знал об их предполагаемой встрече? Сам Паша Филимонов, ее муж; Оленина Ольга Константиновна, их общая знакомая; Логинов и Сапрыкин. Все.
Нет, это не причина. Если Татьяна даже и знала что-нибудь о семье Жуковых, то носила в себе эту информацию целых шестнадцать лет. Кому же понадобилось убивать ее сегодня? Какой в этом смысл? Только лишь из-за того, что это может быть как-то связано с убийством Родионова? А почему бы и нет?
Она смотрела, как санитары закрывают дверцы фургона, в котором совершит свой предпоследний путь эта несчастная, и ей стало нехорошо. Кто же теперь расскажет о смерти жены Паше?
И вдруг она увидела его. Он почти бежал, полы его плаща распахнулись, он размахивал руками, словно помогая себе двигаться быстрее… желтые волосы его трепетали на ветру. По его лицу Наталия догадалась, что он все понял. Понял, когда увидел у входа в поликлинику толпу и милицейские машины. Как же, должно быть, ему больно! Вот он приблизился к Сапрыкину и о чем-то спросил. Нет, не о чем-то, а задал конкретный вопрос. И получил конкретный ответ. И кинулся к отъезжающей санитарной машине…
Без четверти одиннадцать Наталия входила в ресторан «Европа». В гардеробе она оставила плащ и в облегающем черном платье, в котором провела весь день, прошла в зал, который на этот раз был просто забит до отказа. Посетителей загнали сюда ветер, дождь и холод. Официантки в темно-синих платьицах и белых кружевных передничках разносили большие тяжелые подносы с металлическими судками, блюдами с чем-то вкусным, соленым и пряным. Пахло вином и духами. На сцене стояла Валентина и выводила песенку «Liberti». Возле нее столпились мужчины. Некоторые из них держали в руках смятые купюры, это было видно даже издалека. Что они собирались купить: песню или девушку?
Наталия стояла в растерянности посередине зала и не знала, куда же ей присесть: все столики были заняты. И вдруг она увидела человека, о котором сегодня уже думала. Он тоже увидел ее и жестом пригласил за свой столик.
– Александр Адольфович! Вот не ожидала. – Наталия поздоровалась за руку со своим бывшим учителем немецкого и подумала о том, что сегодня какой-то «немецкий» день.
Рейн постарел, поседел и располнел. На нем был светлый костюм с черной рубашкой и ярким, желто-синим галстуком. Красное лицо наполовину скрывали затемненные, грубой работы, очки в металлической оправе. Мокрые темно-красные губы говорили о его похотливости и невоздержанности… во всем. Наталия вдруг вспомнила, что рассказывали о нем девчонки в школе: он тискал своих учениц в темных школьных коридорах и частенько бывал под хмельком. «Нет, все-таки препротивная личность».
– Ты как здесь оказалась, Катюша? – спросил он, пытаясь положить руку ей на плечо. – Да еще и одна? – Он забыл, как ее зовут. Отлично.
