— Откуда знаешь? — насторожился Иван.
— А чего не знать-то? — ухмыльнулась баба. — На базаре говорили — солдат, мол, пьяного чекиста грохнул. Знамо дело — чекисты, коли денег на выпивку не хватает, ходят по городу, народ трясут. Попробуй не дай! А тут на дембилизованного нарвались. А когда мой-то с работы пришел и сказал: "Ванька, братан двоюродный, чекиста грохнул. Тот у Ваньки документы проверял, а Ванька с войны пришел контуженый, нервный очень. Вот и тогось — семь патронов из нагана всадил!"
— Чекиста, положим, я не грохал, — степенно пояснил Иван, доедая щи. — В морду дал, вот и все.
— Вот и я грю — грохнул бы чекиста, самого бы давно грохнули. Так тебя как, насовсем отпустили или на побывку?
— Беглый я.
— Как, беглый? Да ты что?! — запричитала Аграфена, бросаясь задергивать занавески. — Да чего ж ты, нас-то под монастырь подводишь?! Давай, доедай и уматывай!
— Да хватит, трендеть-то! — прикрикнул Иван. — Слышала, чего я сказал? Я задами шел, от церкви. Никто не видел. Поняла?
— А вдруг? — не унималась баба, трясясь, словно овечий хвост. — Щас вон, время-тο какое — сын на отца идет, брат на брата. Придут из Чека да заарестуют. А у меня деток двое!
— Говорю тебе, дура, никто меня не видел! А коли и видел, кто меня тут знает? Я и в городе-то сколько лет не бывал. Ну, скажешь в крайнем случае, не знала, мол, что беглый. Тебе говорил кто, что надо обо мне властям сообщать? Нет? Ну, сиди себе спокойно и не треньди!
Баба немного успокоилась. А может поняла, что деваться ей некуда — все равно, раз уж пришел, так пришел. Хлебая щи, Иван поинтересовался:
— Детки-то хорошо учатся? Нонче, говорят, на горох ставить нельзя! Аграфена, при упоминании о детях напряглась, но потом, когда вопрос до нее дошел, хмыкнула:
— Ну, моих-то и в прежнее время на горох бы не ставили! Петька, второй класс на "хорошо" все сдал, а Пашка уже шестой — на одно "отлично". Ему и книжку в награду дали.
Аграфена подскочила к сундуку, вытащила тонюсенькую брошюрку, напечатанную на серой бумаге.
— Я-то, неграмотная, — смущенно призналась баба. — А Пашка, грит — тут речи товарища Троцкого пропечатаны!
— Ну, молодцы-то! В кого это они умные-тο такие? Колька-то, как сейчас помню, учиться-то не больно хотел. Верно, в тебя детки пошли. Ты-то всегда умной девкой была! — подмигнул Иван бабе.
— Ну, скажешь тоже!. Я ж ни читать, ни писать не разумею! — совсем растаяла Аграфена. — Может, еще щечек подлить?
— Подлей, — крякнул Иван. — Больно уж они у тебя вкусные. Ну, мастерица прямо!
Аграфена расцвела, как майская роза. Метнувшись к устью, налила еще миску, а потом, всплеснув руками, кинулась за печку и вытащила оттуда бутыль с самогоном: — Ой, растяпа, совсем забыла! Может рюмочку налить? — Вытирая склянку передником, пояснила: — Вишь, прятать приходится. Мой-то, как найдет, сразу всю вылакает. А вылакает — новую пойдет искать, да приключений на свою жопу и найдет. Он пьяный — дурак дураком. Дела не сделает, намелет, а ему — то нос разобьют, то карманы вывернут. Один раз с работы выгоняли. Хорошо, кум словечко замолвил — на лесобиржу взяли. Вот, прячу теперь — нажрется, опять выгонят, как жить-то будем? С работой-то нынче худо. Хорошо еще, что корова есть — молоко да сметана свои. Худо только, самим пасти приходится. Вон — Петька с Пашкой и пасут. Боюсь — не стали бы пить, как батька. А с Колькой-то не знаю, что и делать. Может, к знахарке сходить?
Иван только пожал плечами. Двоюродного брата он не видел давно, но считал, что если Колька пьет, так это его дело. В рот ведь, никто не льет.
— Ну, давай еще одну, а остальное обратно убери, чтобы Колька не углядел, — усмехнулся Иван. — Пьяный придет — везде углядит, — отмахнулась своячница. — Ты мне еще воды горячей налей, да бритву мужнину дай. Умоюсь— побреюсь, да и уйду. А о том, что я у тебя был, никому ни слова.
Иван, убрав со щек и подбородка щетину, появившуюся за время отсидки, хотел сбрить и усы, но передумал. Нехай растут, как росли! Усы эти, как отпустил по первому году службы в лейб-гвардии (вся рота была усатая, единственная в пехотном полку!), так и берег до сих пор. Торопливо осмотревшись в тусклое зеркало — вроде ничего, принялся одеваться. Оправляя шинель, спросил:
