– Ты начинаешь меня пугать, – сказала я. – Меня всерьез тревожит твое поведение. Вера отвечает на мои вопросы уклончиво, Бев и вовсе предпочитает их игнорировать. Мне нужно хотя бы знать, здорова ли ты!
Улыбнувшись, Мэгс снисходительно похлопала меня по плечу.
– Схожу налью себе еще немного джина, – сказала она, украдкой бросив завистливый взгляд на мой почти полный бокал. Как истинная южанка, получающая удовольствие от потчевания гостей, я сделала глоток и протянула бокал ей.
– Спасибо, деточка!
Мэгс залпом допила мой джин, встала и, взяв пустые бокалы, пошла на кухню.
Я рассеянно оглядела улицу и почему-то вспомнила, как в шестилетнем возрасте гоняла по ней на своем первом велосипеде, подбадриваемая восторженными возгласами «барышень», наблюдавших за мной с террасы. Однажды это кончилось бедой: я оглянулась, чтобы помахать им рукой, и на полном ходу врезалась в пожарный гидрант. На мои вопли и стоны прибежали все «барышни», и я продолжала изображать умирающую, пока они не внесли меня на руках в дом. Только на террасе я начала ехидно хихикать.
Мэгс наконец вернулась, протянула мне мой наполненный до краев бокал и уселась в шезлонг.
На террасе вновь воцарилось молчание.
Где-то в соседнем квартале утробно заурчал автомобиль.
В доме напротив истошно закричал грудной ребенок.
– Я не знаю, с чего начать, – вздохнув, объявила Мэгс.
– Может быть, прямо с Джека? – прокашлявшись, подсказала ей я. – Тебе давно пора рассказать мне, что ты затеваешь.
Мэгс уставилась на свои длинные пурпурные ногти.
– Нет, об этом я не желаю говорить!
– Чудесно! – с тяжелым вздохом кивнула я. – Тогда начни с коров. Какого дьявола ты вломилась в коровник Карла Рейми и выпустила оттуда этих бедных животных?
Мэгс поставила бокал на столик и встала.
– Я не могу беседовать на повышенных тонах! Умерь свой пыл, деточка!
– Значит, беседы у нас не получится, – подытожила я. – Как можно разговаривать с тобой спокойно, если ты не желаешь ничего объяснять?
Бросив на меня испытующий взгляд, Мэгс подошла к перилам террасы, сложила руки на груди и устремила взор на пожарный гидрант, в который я врезалась много лет назад, к счастью, отделавшись только ссадиной на ноге и шишкой на лбу. Мэгс покусала губы, покачала головой и проговорила:
– Вот такие-то, значит, дела!
– Дела? – переспросила я. – Какие именно дела? Продолжая стоять ко мне спиной, Мэгс взмахнула рукой и сказала:
– Весьма непростые, деточка! В последнее время я много думаю. О разных вещах. И от этого мне становится грустно.
У меня округлились глаза. О какой грусти говорит эта женщина? Лично я ни разу не видела ее чем-то опечаленной.
– Отказываюсь в это верить! – воскликнула я. – Такое просто невозможно!
Два бокала джина с тоником развязали мне язык. Я сделала еще один большой глоток, решив излить все наболевшее, раз уж осмелилась усомниться в честности Мэгс.
– Но это правда, деточка! – сказала она. – Меня действительно обуревает тоска.
– Так вот, оказывается, в чем все дело! Тебе захотелось развеять тоску! – язвительно произнесла я, лихорадочно припоминая, сколько времени и сил у меня ушло на подобные разговоры. Но пытаться понять Мэгс было бессмысленной затеей. – Выходит, и английского писателя, и чужих коров ты втянула в этот безобразный фарс исключительно потому, что тебе захотелось повеселиться? Ты опозорила на весь город всю нашу семью, обуреваемая хандрой и грустью? Любопытно было бы узнать, куда ты стала исчезать по утрам в последнее время. Тоже пыталась взбодриться каким-нибудь оригинальным способом? Верно говорит Йен, что наша семейка – настоящий бедлам, так они, англичане, называют психиатрическую больницу, к твоему сведению. По-моему, там тебе самое место.
Мэгс не сводила взгляда с гидранта.
– В жизни каждой женщины наступает время, когда ей требуется приглядеться повнимательнее к себе и привести в порядок свои дела, – бесцветным голосом произнесла она.
– К чему ты клонишь? – спросила я. – Перестань говорить загадками! Выражайся просто и понятно!
– Тебе всегда было трудно меня понять, – вздохнула Мэгс и, обернувшись, спросила: – Скажи, деточка, какая кошка пробежала между тобой и Питером?
