— Да и хрен с ними! — Светка была уже на грани. — Я не хочу всю жизнь сидеть в клетке!
— Я тоже.
— Тебе хорошо! — девушка все-таки сорвалась. — Ты жизнь прожил! Героически погиб в девяносто два! Дети, правнуки! А мне еще двадцати не было! Я даже мальчика постоянного завести не успела! У меня игра сегодня! Я не хочу обезьяной в клетке!!!
Волна очередной истерики накрыла Светку мгновенно. Если бы и попыталась сопротивляться, не успела бы. Только и оставалось, что уткнуться в широкую мохнатую грудь Грыма и плакать, реветь, рыдать в голос, стучать по ней кулаками, и снова плакать…
* * *
На Костантина Ивановича накатило ночью. Или что здесь заменяло ночь. Одним словом, освещение пригасили. Стадо, ворча и опасливо посматривая в сторону нового руководства, оказавшегося столь злым и несдержанным, кучно завалилось на пол, выбрав угол подальше и от начальства, и от «туалета». Наконец, успокоилась и заснула Светка-Звин, выпустив, наконец, его руку. Нет, не успокоилась. Просто заснула, перегруженное эмоциями сознание взяло себе отпуск.
А Константин Иванович не спал. Не шел сон. Весь день было некогда остановиться и подумать. Схватка с Ргыхом, усмирение Светки, анализ ситуации, разговор, да и потом дел хватало. Нет, Костя, не хватало. Сам же себе дела придумывал. И себе, и девочке. Чтобы не оставалось времени на мысли и переживания. Чтобы не вспоминать, что это всё окончательно. Получалось, и с собой, и с ней. А вот теперь никаких дел нет. И навалилось разом.
Это насовсем. Всю оставшуюся жизнь, нет, всю вторую жизнь, суждено провести в теле огромного волосатого йети в инопланетном зоопарке. А может, и где похуже. Или получше. Место пребывания может измениться. А вот тело… Впрочем, неплохое тело. Большое, сильное, тренированное. Куда лучше того, старого, образца две тысячи двенадцатого года. То уже прилично подношено было. А этому еще жить и жить, тем более что, если по воспоминаниям Грыма судить, так живут алмасты прилично дольше человека, лет под двести или даже триста. Трудно оценить, беда у Грыма с абстрактными понятиями, но долго живут, это точно.
Так что не стоит на тело жаловаться. Приспособиться можно. Из клетки этой вырваться, в естественной среде пожить. Вырваться получится, на человеческий разум пленников она не рассчитана. А способностей у йети оказалось очень много. Интересных способностей…
В любом случае, лежать раздавленным машиной на обледенелом асфальте гораздо хуже…
Со временем, глядишь, и разум у соплеменников неожиданных разовьешь. Чего еще человеку надо? Ах да, в этом возрасте еще кое-чего надо. И Грым не исключение. Но опять же решаемо, найдешь себе в жены какую-нибудь бигфуточку посимпатичнее, куда денешься, гормоны своё возьмут. Наплодите маленьких алмасты, нормальному языку их научишь, еще чему-нибудь… Следующее поколение еще умнее станет. Будут йетенки мелкие бегать по пещере и кричать: «диду!», как Постреленка.
А вот сама Постреленка… Совсем же маленькая еще, через год и не вспомнит, что был у нее «диду». И само словечко забудется. Не увижу уже никого. Ни сына, ни дочки. Внуков, правнуков. Никогда. Они-то, потомки многочисленные, погорюют и успокоятся. И то сказать, не один год ждали. Вот и свершилось…
А мне каково? Думал, помру и все равно будет, а вот видишь как… Хочется к ним, к родным, любимым, а нет пути. Даже если выловить экипаж тарелки этой, да объясниться с ними… По месту, по времени… Без толку. Не заявишься же к родным этакой обезьяной. Напугаешь только. Сына, так и инфаркт хватить может, сердце у него так себе…
Вот и получается, что куда не кинь… Ты для родных умер. И они для тебя умерли. Вот так…
Константин Иванович тяжело вздохнул и открыл глаза. Что себя обманывать, не идет сон. Истерика это, как у Светки весь день была. Только девчонке он помочь может, а ему… только сам!
Ничего, справится, не мальчик. Много потерь пережил, переживет и эту. Тело молодое, инфаркт не грозит. Да и неизвестно еще, бывает ли инфаркт у йети…
Так что, соберись, Костя, зажми рефлексию свою в кулак, и думай, что дальше делать…
Он опять вздохнул, пытаясь прогнать стоящий перед глазами образ. Пострелёнка не уходила. Стояла, смеясь, протягивала ему свой любимый мячик и кричала «диду»…
