– А огурчиков малосольных не желаете на закуску, – язвительно спросил Иблис.
– Лучше соленых, от малосольных у меня изжога. В них уксус добавляют.
– Ладно, сейчас сообразим чего-нибудь. Только я не понял, причем здесь Ибн Сина.
– А ты подумай, как следует. Напрягись.
Иблис хмыкнул, пощелкал пальцами. И за его спиной появилась крытая беседка, с коврами и подушками.
– Девок сеньор не желает? – глумливо спросил Иблис.
– Нет, сеньор желает ухи и водки, – ответил Али и пошел в беседку.
Лег, подоткнув под бок подушку. И глядел без улыбки, как Иблис хлопочет у костра, надо которым была воздвигнута тренога. С нее свисал котелок, в котором дымилась уха, запах которой достигал до обоняния Али. Али опустил глаза долу и обнаружил перед собой мраморный столик на коротких гнутых ножках из меди. На столике стоял полностью обледеневший кувшин, видимо с сицилийской водкой, а рядом с ним деревянная кадка, доверху наполненная зелеными пузырчатыми огурцами.
– Кажется, готова, – сказал Иблис. Он взял прямо руками огнедышащий закопченный котелок с ухой, принес и поставил его на мраморный столик.
– Мы, что, из котла есть будем? – поинтересовался Али.
– Ну, зачем же? Мы люди воспитанные.
На столе появились две тарелки и половник, которым Иблис разлил уху.
– И хлеб.
Рядом с костром тотчас возник тандыр, из которого шел дымок.
– Подгорают, – воскликнул Иблис и бросился к нему, вытащил из него румяные пышущие жаром лепешки.
– Ничего, – сказал он, – с корочкой даже вкуснее.
– Это что стекло так замерзло, – спросил Али, щелкая ногтем по поверхности кувшина – где же ты эту водку хранил?
– Это не стекло. Это кувшин изо льда. Потому надо пить быстро, пока он не растаял, а водку я держу наверху в космосе. Внизу у меня она теплая бывает, больно жарко там, внизу у меня. Ну, ты догадываешься почему. А в космосе ее вечность можно хранить, не портится. Ну, что, первый тост, как водится – за дружбу.
– Не спеши, и вообще, давай обойдемся без тостов.
– Что же мы пьяницы, пить без тостов, хотя ладно, настаивать не буду, а времени у нас не очень много. Наливай.
Али взялся за ручку и обжегся холодом.
– Лучше ты налей, – дуя на ладонь, сказал он.
Иблис ухмыльнулся, схватил кувшин, наполнил высокие тонкостенные золотые рюмки на коротких серебряных ножках. Али выпил и выдохнул. Эта штука была посильнее армянского арака, который он когда-то пил в зороастрийской деревне.
– Ну, как? – задушенным голосом осведомился Иблис, которому тоже пришлось несладко. – Ты огурчик, огурчик бери. И как вы, люди, пьете такую гадость?
– Вообще-то я пью обычно вино, – ответил Али. – А сейчас предпочел водку из медицинских соображений. Чтобы согреться изнутри. Чтобы не заболеть после водных процедур. Давай еще по одной, а потом попробуем, чего ты там наварил. Лавровый лист не забыл положить?
– Обижаете, хафиз, что же я порядка не знаю. Уха без лавра – это просто похлебка. Ну что, еще по одной?
– Дай закусить-то.
– После первой не закусывают, быстрее согреешься. Надо пить, кувшин тает.
– Ладно, – согласился Али, – наливай.
Иблис взялся за кувшин и сказал:
– Эх, ручка уже растаяла. Надо пить быстрее.
– За горлышко бери, – посоветовал Али.
Выпили еще по одной, и злость у Али прошла. Иблис теперь казался ему хоть и сволочью, но довольно симпатичной. На этот раз он был в сине-белой чалме в красных шелковых шароварах и в зеленой фарзийе.
– Ты чего так вырядился, – поинтересовался Али, – чтобы издалека было видно? И почему араб?
– По ситуации. Кстати водку арабы придумали. Не знал этого? Да, эти самые великие трезвенники. Не люблю я арабов. Этот их пророк полмира на уши поставил своей религией.
Иблис заметно захмелел, даже на черта действовала водка.
– Как хорошо было, – продолжал он, – тихо спокойно. Иудаизм, и эти, как их там, брахманы, брахманизмы. Тысячелетняя благодать. Так нет же, сначала один объявился с новой религией, а за ним еще один. Они бы у меня вот где были бы все.
Он сжал кулак и показал его Али.
– Если бы не Он, сам знаешь, кто, – Иблис поднял очи горе, – чем бы, говорит, люди не тешились, лишь бы друг дружку не резали, не убивали, не грабили. А в итоге я прав оказался. – Иблис тыкал себе в грудь указательным пальцем. – Сколько людей полегло из-за религиозных распрей – тыщи и миллионы. Новообращенные римляне разогнали иудеев к чертовой матери. К моей маме, то есть. Мало того, за своих взялись. Одни крестовые походы, во что обошлись человечеству. Католики разрушили греческую церковь. А какой город был Константинополь! Идешь по улице, всюду базилики, мраморные лестницы, колонны.
