Планы националистической церкви были разрушены из-за отказа автономных епископов принять роль, предписанную им «восточным министерством», и бессилия этого ведомства проводить в жизнь свои пожелания. Вместо объединения с другими епископами с Украины оставшиеся автономные иерархи присоединились к Русской православной церкви в эмиграции, представленной Карловицким синодом. По крайней мере два из них сделали так к началу октября 1944 года, а остальные скоро последовали их примеру[602]. Совпадение этих действий с присоединением некоторых видных украинцев к Комитету освобождения народов России говорит, что те же самые немецкие круги, которые поощряли власовское движение, возможно, поддержали и решение церковной группы. Такой шаг доказывает, что автономная церковь была тесно связанна с теми элементами, которые желали продолжения распространения и доминирования русской культуры на Украине и поддержания политических связей с Россией.
Организация, тактика и специфические цели автокефальной церкви были отличны от целей националистических партий во время войны. Само понятие независимой украинской церкви служило для того, чтобы развить чувство украинской национальной самобытности, но, поскольку автокефальное духовенство было, как правило, распространителем национализма, никакое рассмотрение националистических движений на православном востоке Украины при германской оккупации, которое не примет во внимание роль автокефальной церкви, не будет полным. Так как соперничающая автономная церковь стремилась поддерживать связи с Москвой, это подчеркивает особенность ее влияния, отличного от влияния националистической церкви. Действия двух конкурирующих церквей будут часто упоминаться в следующих главах книги, когда речь зайдет о Восточной Украине.
Глава 9
Сила националистической активности
Хотя церковь в некоторой мере представляла собой институциональный орган, с помощью которого могли быть выражены национальные настроения, ее вклад в продвижение политических доктрин был ограничен. Организационные каналы представлялись особенно важными для националистических движений, которые хотели добиться широкомасштабных успехов на оккупированном востоке Украины. Подпольные группы создавали собственную сеть контактов при минимуме направляющего влияния центра. Однако ресурсы под их прямым управлением были минимальны, а регион огромен: его население в 1941—1943 годах, даже после оттока и перемещения людей во время войны, составляло тридцать миллионов жителей. Подпольные публикации могли издаваться только на мимеографах или маленьких ручных прессах и циркулировали от одного доверенного лица к другому. Такая пропаганда могла, однако, охватить лишь несколько тысяч человек. Как организации подпольного характера, националистические группы поневоле имели крайне малое число членов. Например, группа ОУН-Б в районе Краматорска в Донбассе названа одним из националистических лидеров этого района «крупной» ячейкой[603]. Опять же общее число активных членов ОУН-М в Киеве к концу 1942 года никогда не превышало тридцати[604]. Верно то, что в главных городах после первых месяцев 1942 года члены ОУН исчислялись десятками, однако общее число таких активистов в Восточной Украине составляло только несколько сотен.
Численность заговорщической организации, однако, не обязательно является критерием ее эффективности. Проникая на ключевые посты в общественных учреждениях, члены националистических партий имели возможность оказывать влияние, недостаточное для числа их сторонников. Кроме того, даже когда серьезные партии, подобно двум фракциям ОУН, были не способны проникнуть в институциональные каналы, это делали порой местные националистические группы, перед которыми и ставилась такая задача. Никакая оценка силы национализма на востоке Украины в течение 1941—1943 годов не была бы полной без рассмотрения вопроса о проникновении националистов внутрь институциональных рамок. При таком рассмотрении важно действовать с большой осторожностью, так как приверженцам украинских националистических групп легко задним числом приписать повышенную значимость своему влиянию в годы оккупации. Основным критерием подхода была проверка имен людей, названий мест и дат, присутствующих в каждом отрывке повествования (в виде напечатанных мемуаров или устного свидетельства), на основе многочисленных, но поверхностных материалов украинской прессы военных времен. Также использовались доступные подпольные публикации военных лет и германские сообщения. Таким способом можно судить по крайней мере о степени реального знакомства рассказчика с местностью, которую он описывает, понять же правомерность его оценки лиц и событий можно, если умеешь читать между строк, так как большинство публикаций, хоть и напечатано легально, но написано эзоповым языком военного времени.
