Итак, подведем, наконец, итог нашим пространным рассуждениям по поводу сложных отношений этнотерриториального образования, именуемого Украиной, с Речью Посполитой – государством, составной частью которого она была применительно к первой половине XVII в.
Мы рассмотрели, насколько это было возможно, историографию украинского вопроса, описали структуру государственных институтов Речи Посполитой, дали определение тому, что такое украинский народ применительно к данной эпохе, описали социальную структуру населения украинских земель, рассмотрели идеологию политического сословия Польско-Литовского государства – шляхты, особенности идеологических взглядов украинской шляхты и верхушки казачества, рассмотрели вопрос о внешних влияниях на внутриполитическую ситуацию в Речи Посполитой, наконец вопрос о том, как реагировали в Москве на развитие политической ситуации в этом государстве и как хотели использовать в своих целях эти внутриполитические процессы.
Теперь мы можем сделать некоторые выводы.
Во-первых, единого украинского народа, даже как этнографической общности, не говоря уже об общности социальной, в первой половине XVII в. еще не сложилось, хотя процесс этот в указанный период интенсивно «набирал обороты». В подтверждение этого нашего вывода приведем высказывание С. Петлюры, которого никто, я думаю, не сможет обвинить в умалении достоинства украинской нации: «…причиной утраты нашей государственной независимости помимо экономически-политических причин была незавершенность процесса консолидации украинской нации после смерти гетмана Богдана, отсутствие у его наследников единой государственной идеологии, имеющую объективную ценность для всех классов тогдашней украинской нации…»[327]. В приведенной выше цитате мы не будем акцентировать наше внимание на спорных для нас тезисах о наличии независимого украинского государства в 1648–1654 гг. и о правомерности применении к тогдашнему населению Украины термина «нация». Для нас здесь важнее признание факта «незавершенности процесса консолидации» украинцев в некую целостную общность.
Во-вторых, мы можем сделать вывод, что определяющими для формирования мировоззрения той политической верхушки населения Украины, которая заняла главенствующее положение в украинском обществе после изгнания (или уничтожения) польской администрации, всего полонизированного шляхетства, а также и еврейства, то есть для казачьей старшины (как мы отмечали в своей работе, значительно обновленной) и мелкого православного шляхетства, были две политические традиции. Первая – традиция польской шляхетской республики с невиданно привилегированным положением первого сословия. Вторая – традиция казачьей военной демократии Запорожской Сечи. Обе традиции отличаются сугубым демократизмом в рамках определенной группы населения при наличии минимальной организации и дисциплины. В обоих случаях формальный глава администрации избирается, обладает полнотой власти только при определенных обстоятельствах и может быть легко смещен. Что же касается утверждения многих великорусских и украинских националистических авторов о том, что на Украине в XVII в. были живы демократические традиции Киевской Руси (вечевые), то это, на наш взгляд, явное заблуждение. После монгольского погрома и запустения многих украинских земель (в том числе и Киевщины), после существования южнорусского этноса в рамках других государств с их особыми политическими, юридическими и социальными укладами, после ликвидации еще в рамках Великого княжества Литовского и Русского удельных княжеских столов, после введения в украинских городах элементов Магдебургского права с отрывом их общин от окружающей «земли», о древнерусском наследии применительно к украинской действительности XVII в. говорить не приходится. Недаром А. Дикий отмечает: «Упоминая об исторических песнях-сказаниях Украины-Руси, нельзя не отметить одно явление: отсутствие в них тем из жизни древнерусского государства – Киевской Руси. И в то же время обилие этих тем в великорусских былинах»[328].
В-третьих, в самой Речи Посполитой единая польская нация в первой половине XVII в. все еще не сложилась. На пути ее образования встала идеология высших слоев общества – «сарматизм». Шляхта выделяла себя в «народ сарматский», единственно полноправный по праву завоевания. Польских же крестьян и мещан к единому с собой народу не причисляла (это, дескать, некогда завоеванное население, – неполноправные). Соответственно, в то время, когда в Европе складываются те нации (в марксистской терминологии – буржуазные), которые будут играть главенствующую роль в истории этого континента, Речь Посполитая стоит в стороне от этого процесса. Да и вообще, из-за шляхетских привилегий в экономической сфере, господства фольваркового помещичьего хозяйства, капиталистические отношения (более прогрессивные по Марксу) в этой стране не развиваются, она остается «заповедником» феодализма, хотя и имеет свою нишу в трансевропейском рынке.
