Украина и Речь Посполитая в первой половине XVII в. - страница 63

Шрифт

Интервал

Здесь уместно проиллюстрировать земянское отношение к суетности дворцовой и государственной службы четверостишием уже знакомого нам М. Рея.

Пусть иные дивятся стенам с намалевкой,

Пусть, кто хочет, топочет ботфортом с подковкой,

Мне же все надоело, ино дом лишь сладок,

Ты же при дворе вертися, если тщиться падок[217].

«Занятие фольварочным хозяйством считалось столь же достойным, как и военная служба; даже самостоятельная обработка земли (как в Кастилии) не противоречила представлениям о шляхетской чести. Шляхетства не порочила торговля зерном и волами, хотя какие-то другие торговые операции или занятия ремеслом считались недостойными. И, наконец, вполне подходящим (а со временем и прямо рекомендуемым) для шляхтича занятием стала служба при дворе магната»[218].

«Самой выгодной для шляхты формой инвестиций было приобретение званий и должностей, возможность продемонстрировать свои успехи другим и самому насладиться собственным блеском, потому что достойная шляхтича жизнь в любом своем проявлении была нацелена на внешнюю демонстрацию своей “шляхетности”. Следовательно, строительство резиденций и основание костелов, приобретение нарядов для себя и для значительной по численности челяди, хорошее приданое для дочерей и роскошные приемы – все это имело бесспорное значение»[219].

«В описании черт идеального шляхтича важное значение приобретает антиобразец поведения. Для рыцаря им становится мещанин, наделяемый жадностью, корыстолюбием, неучтивостью и неупорядоченным образом жизни, а для помещика это – магнат, которому приписывается грубость, всякого рода излишества, стремление к богатству, роскоши и своеволию»[220].

Вы, государством управляющие люди,

Держащие в руках людское правосудье,

Уполномочены пасти господне стадо,

Вам, пастырям людским, скажу я, помнить надо:

Коль вы на сей земле на место сели Божье,

То, сидючи на нем, обязаны вы все же

Не столько о своем заботиться доходе,

Сколь думать обо всем людском несчастном роде.

Над всеми меньшими дана вам власть велика,

Но и над вами есть на небесах владыка,

Которому в делах придется отчитаться,

И будет не весьма легко там оправдаться.

Он взяток не берет, и он не разбирает,

Кто хлоп, а кто себя вельможей почитает,

В сермягу ли одет, во ризы ли парчевы,

Но если виноват – влачить ему оковы!

Мне все же кажется, что с меньшим безрассудством

Грешу: лишь сам себя гублю своим распутством,

А преступления распущенного барства

Губили города, дотла сжигали царства![221]

Пребывают в согласье стихии небесны,

И не диво – ты дал им законы чудесны,

Чтобы не преступали сей воли предвечной;

Ты ж в доброте и доброй воле бесконечный.

Прах твоего подножья, для чего вольны мы

Твоих не чтить законов, кои нам вестимы,

То лишь предпочитая, что тщета и гибель?

Ты разум дал нам, – что же нас минует прибыль?

Не дай, обрушив громы, как в древние лета,

В испытаньях узнать нам, что хочешь завета.

Уйми ты алчность нашу, коей нету меры,

И мы в святой отчизне возжжем пламень веры[222].

Все большая вовлеченность шляхтичей-земян в хозяйственную и торговую деятельность, натуральный характер их фольварочного хозяйства нашел свое отражение и в анонимной мещанской поэзии Польши XVI–XVII вв. Ведь шляхетство стало вытеснять мещан из их традиционной сферы деятельности – торговли, причем в XVII в. уже не только хлебом и волами, а всем, что с излишком производилось в фольварке. В связи с этим к середине XVII в. многие города приходят в упадок.

На алчных

Перестал я жизни этой вовсе удивляться,

Как мне, скудному, при алчных ныне напитаться?

Богачи шинки содержат, богачи мозгуют,

Богачи, как перекупки, крупами торгуют.

Можно видеть и шляхтянку с меркой на базаре,

То-то в город зачастила с кухаркою в паре.

Масло ложками базарит, горшочками пахту,

Домодельный сыр поштучно – панночке на плахту.

Пива на дворе наварят да накурят водки,

Не заплатишь, сколь запросят, не промочишь глотки.

Бедняку, как ни вертись он, дали на орехи.