Украина и Речь Посполитая в первой половине XVII в. - страница 62

Что касается идеологии дворянства еще одного значительного региона Речи Посполитой – Литвы, то она остается за рамками нашего исследования. Но, в общем, вполне допустимо будет считать, что эта идеология будет близка идеологии дворянства собственно польских земель. Шляхта Литвы активно принимала участие в формировании республиканских порядков в государстве и его органов управления. Она была, как и польская шляхта сильно привязана к республиканизму, хотя, конечно, имела свои специфические интересы и взгляды.

Таким образом, даже на самом общем, так сказать, философско-идеологическом уровне, мы можем констатировать существование некоего отличия между системой политических ценностей польской и православно-украинской шляхты. Специфика польской «состоит в акцентировании в первую очередь политического наследия. Украинский сармат подчеркивает свою этническую самобытность, апеллируя к религиозной (конфессиональной) традиции и славянскому наследию»[213], при особом почтении к монархической власти.

«Трактовка Родины и народа в украинском сарматизме получает иное понимание. Украинский народ сарматский – это общность, объединенная прежде всего православной верой, историческими корнями, единством происхождения, языка, территории и исторической судьбы, но не имеющая своей государственности. Родина – это Русь, отчизна. Государство – речь Посполитая, отношения с которой должны строиться на принципе верной службы. Отечество украинского сармата не включает в себя политического, гражданского элемента, однако объединяет весь народ в зависимости от этноконфессиональной, а не сословной принадлежности»[214].

Обратимся теперь к различным вариантам идеологии собственно польского «сарматизма», как они сложились к началу XVII в.

«Представление об истинном поляке также сводится к образу шляхтича-сармата, существующего в двух ипостасях: воина-рыцаря и земянина-помещика – в этом утверждении мы опираемся на существующие исследования польских авторов, которые выявили эту двойственность сарматского идеала. Собственно сармат вначале отождествлялся только с образом рыцаря, что было обусловлено исполнением дворянским сословием воинских обязанностей в государстве. Кроме того, древние сарматы ассоциировались с воинственными племенами завоевателей. Однако к концу XV – началу XVI вв. в положении польского рыцарства произошли существенные изменения, связанные с военной реформой и получением шляхтой особого правового статуса. Одним из них было наделение рыцаря землей на условии исполнения военной обязанности не пожизненно, как в Западной Европе, а по наследству. Это было началом процесса оседания шляхты на земле и переходом к новому периоду в истории польской шляхты – ее “золотому веку”»[215].

«Идеальный рыцарь обладает добродетелями воинскими и гражданскими, ему чужды утонченность и образованность непольского дворянства. Польский рыцарь видится защитником католицизма и гражданских свобод в европейском масштабе; его политическая и гражданская преданность идеалам Польского государства перевешивает значимость этноконфессиональной принадлежности.

Другая ипостась идеального сармата определялась образом жизни помещика (земянина) – пребыванием в деревне, вдали от королевского двора, тесной связью с природой. Его жизнь тяготела к кругу семьи, друзей, родни, соседей; основным занятием было ведение хозяйства. Большое значение приобретало выполнение гражданского долга. Основой сохранения отцовских обычаев для земянина являлось благочестие, умеренность. Поощрялось стремление к образованию, умение вести беседу, радушие и гостеприимство.

Мир помещика ограничивается его усадьбой, соседними поместьями. Он далек от страстей политической и общественной жизни, однако сознает себя представителем господствующего сословия посредством выполнения гражданского долга – общественных обязанностей. Однако его государство – это, прежде всего, его поместье, где он отвечает за жизнь, благополучие и моральный облик своих подданных. Земянину присущи черты патриархальности и он более традиционен по самому образу жизни, нежели шляхтич-рыцарь. Однако самоуважение, осознание себя личностью, ценность “золотой вольности” высока и для воина, и для помещика в равной степени. Кроме того, в реальной действительности, по всей вероятности, эти два идеальных типа не противоречили друг другу, поскольку исполнение рыцарских обязанностей не снимается с земянина полностью, так как он, как римский Цинциннат, при первой же необходимости сменяет орало на меч»