Мистер Хадсон вышел из машины. Мексиканцы тут же ускорили темп движений.
Джон проверил, как открываются и закрываются створки ворот. Рабочие заметили, что хозяин не наблюдает за ними, и присели на корточки.
— Буэнос диас, амигос. Квандо акабен эль трабахо? — не оборачиваясь к ним, произнес мистер Хадсон.
— Работа да. Мы завтра твоя забора сделать, — на языке, слегка напоминающем английский, ответил один из парней.
Джон направился к дому. Наташа, взяв его под руку, шла рядом, чувствуя спиной, что ее поедают глазами размякшие от жары мексиканцы. Джон открыл дверь, пропуская внутрь жену. Та вошла, посмотрела вокруг и обомлела от открывшегося взору простора. Пол огромного зала был выложен белой и черной мраморной плиткой, посередине его низкий фонтан с классической девушкой, разбившей кувшин. Тут и там стояли пальмы в кадках, белые кожаные диваны и кресла, а к одной из стен был придвинут белый же рояль. Наташа подошла, подняла крышку и пробежалась по клавишам. Потом обернулась к мужу, который смотрел на нее пораженный.
— Где-то так…
— Что это было? — удивился мистер Хадсон. — «Караван»? С ума сойти, русская женщина запросто играет Эллингтона.
Он подошел и плюхнулся в кресло. Вытянул ноги и повторил:
— С ума сойти! Кому и рассказать, никто не поверит.
А Наташа была поражена домом.
— Во сколько тебе все это обошлось? — обвела она рукой пространство.
— Надо подсчитать, — ответил мистер Хадсон. — За землю, за дом, за мебель, за бассейн и благоустройство территории я платил разным фирмам. Всего около семи миллионов. Может, чуть больше.
Он резко поднялся.
— Пойдем осмотрим весь дом. Я и сам здесь впервые.
Более получаса они ходили по комнатам и даже спустились в подвал, где был оборудован винный погреб с пока еще пустыми полочками для бутылок. Мистер Хадсон осматривал все очень внимательно, словно искал, к чему можно придраться. Но придраться было не к чему. Наташа тоже с интересом смотрела вокруг себя, трогала обивку мебели, садилась на диваны, заглянула даже в огромный двухстворчатый холодильник с зеркальными дверцами, оказавшийся, естественно, пустым. Также проверила выключатели. Свет загорался, но насколько ярко, было невозможно понять: за окнами сиял день. Потом она вышла на балкон комнаты, которая, по уверению Джона, предназначалась для нее. Стояла и смотрела на большой квадрат белого песка на берегу — домашний пляж, на бассейн, в котором купалось солнце, на океан, на белые барашки волн и на чаек, качающихся на воде… Глянув вниз через перила, Наташа увидела Джона, разговаривающего по телефону. И вдруг подумала — кто он ей? Конечно же, муж. Но ведь не в полном смысле этого слова. Тогда кто? Она его не любит. Уважает? Возможно. Они прекрасно ладят, легко сходятся во мнениях, но лишь потому, что не в ее привычках возражать старшим, а мистер Хадсон старше на шестнадцать лет. Друзьями их назвать тоже сложно, ведь у друзей не должно быть тайн друг от друга, а она знает не много о нем. Разве что его главную тайну. Но здесь это не считается пороком. Джон мало говорит с ней о своих делах, и даже о нынешнем положении дел в фонде Наташа знает только с его слов: счета арестованы, люди задержаны… Ужасно, конечно, но глава фирмы пытается помочь сотрудникам. Она тоже готова, вот только что делать, не ведает… Остается только слушать мужа и действовать с ним заодно, значит, они единомышленники, а это, пожалуй, больше, чем дружба.
Наташа спустилась вниз, вышла на крыльцо. К ней подошел Джон, обнял ее за плечи и предложил:
— Давай переночуем здесь. Надо же обживать наш дом. А потом ты, если, конечно, есть желание, останешься здесь. У меня дела в Нью-Йорке, а тратить на дорогу по три-четыре часа ежедневно что-то не хочется. Но если ты…
— Я останусь, — кивнула она. — Но только и мне хочется работать. Скажи, что надо сделать, чтобы помочь фонду и людям?
— Поговорим чуть позже.
Джон посмотрел на океан, продолжая держать руку на плечах жены. Потом привлек Наташу к себе и поцеловал.
— Вчера вечером из тюрьмы выпустили Марину Степановну…
— Это же здорово! — обрадовалась Наташа. — Это уже маленькая победа…
