— Не расстраивайтесь, — участливо сказал ее собеседник, — все еще наладится. Он скоро вернется.
— Хотела бы я в это верить… — пробормотала девушка, но потом опомнилась и быстро произнесла, — спасибо.
Она осталась наедине с вязкой тишиной в квартире, которая стала холодной и пустой. На руинах своего собственного мира, на руинах своей души.
Все, во что она верила и все, что она любила — потеряло смысл.
Как же ей хотелось умереть! Но она не могла — к этому миру ее привязывала дочь, как кандалы, как стальные канаты. Хочешь — не хочешь, а придется все терпеть.
Мила была на кухне, когда вернулся Андрей. Она уже совсем успокоилась.
— Ужинать будешь? — спросила она.
— Нет.
— Тебе звонил Илья.
— Илья? — Андрей поднял на нее изумленный взгляд, до этого устремленный в пол. — Скворцов?
— Да, вроде бы он, — подтвердила Мила, — твой бывший одноклассник.
Андрей тяжело вздохнул и спрятал лицо в ладонях, словно сказанное ею причинило ему сильную острую боль. По крайней мере, куда более сильную, чем страдания его жены.
Накрапывал мелкий дождь, отчего в воздухе была разлита приятная прохлада. Лужи мягко мерцали в свете желтых фонарей, словно старинные зеркала, кем-то насмешливо сброшенные на землю. Их место — среди роскошного убранства и шелковых обоев, смеха и блеска, но отчего-то они лежат на земле. Стоит прикоснуться и иллюзия исчезает — по глади бегут робкие волны. В крошечном океане ненадолго воцаряется шторм. Капля — тоже море.
Мила старалась не наступать на лужи, чтобы не тревожить спокойствия иных миров. Они бродили по опустевшим улицам вечернего города, недалеко от ее дома, только потому, что ей не хотелось туда идти.
— Почему время так любит издеваться над нами? — задумчиво проговорила она, — когда нам хочется уйти, оно тянется невыносимо долго, когда хотим остаться — ускользает… Оно словно делает короче или длиннее свой ход, чтобы нам досадить.
Она не знала, зачем говорит это, но в последнее время она часто говорила то, что раньше жило только в ее мыслях.
— А может быть мы сами хотим себе досадить? — откликнулся Илья. В зыбком сумраке тлел огонек на конце его сигареты. Мила боялась курить здесь, так близко от дома, как будто кто-то может увидеть ее за этим занятием и доложить Андрею. Или матери. Кому-нибудь, кто станет отчитывать ее.
— О чем ты?
— Времени нет. Мы сами его придумали, сами удлиняем, сами укорачиваем, сами заставляем себя уходить, когда не стоит, — пояснил он.
— Ты можешь говорить так, потому что ты принадлежишь себе, — вздохнула девушка, — для меня не существует «я хочу». Есть — «я должна».
Они свернули в небольшой облысевший с приходом осени сквер и присели на лавку. Кругом лежали листья, которые никто почему-то не потрудился убрать. Мила стала расталкивать их в стороны носком ботинка, чтобы увидеть то, что под ними скрывается. Ей казалось, что там что-то скрывается. Украдкой она поглядывала на Илью — открыто смотреть в его сторону она не решалась, ей казалось, что есть что-то преступное в том, чтобы внимательно разглядывать человека.
— Я всегда чувствовала себя виноватой за то, что я живу, — пробормотала она, — перед матерью, перед всеми окружающими, перед Андреем…
«Боже! Что же я говорю!» — в ужасе думала она, испугавшись собственной откровенности. Она ведь никому раньше этого не говорила, даже Андрею в лучшие годы их отношений. Она боялась, что он не поймет ее, отвернется, старалась казаться ему другим человеком, словно его мог смутить вид ее вывернутой наизнанку души. Не говорила, потому что никто не хотел ее слушать.
— Как знакомо, — грустно улыбнулся ее спутник, распаковывая новую пачку сигарет, — я тоже. Как ты думаешь? Это мы с тобой неправильные, или все-таки все окружающие люди? — он внимательно посмотрел на Милу с каким-то очень хитрым выражением. Девушка поймала этот взгляд и очень засмущалась. Она торопливо пожала плечами и кивком головы указала на сигареты.
— Можно?
Илья дал ей закурить. Она думала об Андрее, о его болезненной реакции на любые проявления вредных привычек.
«Что мы делаем вместе восемь лет? — пронеслось в голове у девушки, — мы же не любим друг друга. Любовь — это что-то другое, любовь — это когда никто лучше этого человека тебя не поймет. Чтобы ты не делал, каких бы ошибок не совершил, тебя никогда не станут осуждать и примут любым. Тебе никогда не придется врать, никогда не придется что-то скрывать — будь это поступки или чувства. Там, где есть ложь — нет места любви. А мы врали друг другу с самого начала…»
