— Возможно, — кивнула она с легкой растерянной улыбкой, — но… пойми. Мне это очень нужно. Я верю в это. Ты ведь тоже во что-то веришь?
Света пожала плечами и поставила чайник: ей надоело сидеть сложа руки.
— Хоть во что-нибудь ты веришь? — потерянно воскликнула Ульяна и тут же смутилась своего порыва. Света обернулась, оперлась на столешницу и насмешливо посмотрела на нее, словно она сказала какую-то глупость.
— Верю, — ответила она.
— В Бога?
— Нет… а, впрочем, да. Но он от меня отвернулся, — Света криво улыбнулась.
— Что это значит?
— Ты думаешь, я бы работала домработницей, если бы меня любил Бог? — отмахнулась девушка. Ульяна нахмурилась, что-то настораживало ее в этих словах и в чем-то вызывающем, что было в поседении ее собеседницы.
— Я не вижу в этом ничего плохого, — пожала плечами она.
— Ты просто не пробовала, — изрекла Света, но тут же остудила свой пыл и сказала примиряюще, — хорошо. Я верю в любовь, вот во что я верю. Во всепоглощающую силу любви, в самопожертвование. В то, что ради любви можно многое сделать, на многое пойти. А иначе, зачем еще…
— Любила ты кого-нибудь? — заинтересовалась Ульяна, ей понравилось, как говорила это девушка, но в тоже время, она испугалась лихорадочного блеска ее глаз.
— Да… И люблю, — заторможено кивнула Света и отвела взгляд, — но лучше бы я никогда не любила, — она тяжело вздохнула и вдруг зло сказала, — пожалуйста, не лезь в мои дела. Я тебе ничего плохого не хочу, но и открывать перед тобой душу не хочу. Мне Богдан Казимирович не за это платит.
— Хорошо-хорошо, — легко согласилась Ульяна, испугавшаяся такого резкого перепада. Ей в одно мгновение сделалось снова неприятно находиться в одной комнате с этой девушкой, она почти кожей ощутила идущую от нее неприязнь.
«Нет, она не хочет меня убить» — сказала себе Ульяна, стараясь успокоиться, — «и она не хочет у меня отнять мужа. Это — мысли Милы, ее чувства».
Света поставила перед ней чай, громыхнув чашкой о стол. Можно было без труда заметить, что она сильно раздражена. Ульяна молча хлебала обжигающий напиток, украдкой поглядывая на домработницу, отвернувшуюся к плите.
«И все же… почему она так ненавидит меня?» — думала девушка, — «это очевидно… Может быть всеми этими видениями Мила пыталась предупредить меня?»
Ей пришлось прерваться, потому что с улицы послышался рев автомобиля и в стеклах меркнул отразившийся от них свет фар. Ульяна поскорее выбежала на крыльцо. Она была напряжена до предела, как натянутая тетива лука, как струна скрипки. Ей казалось, что еще мгновение — и ее сердце взорвется.
Первым из машины вышел Богдан, после он открыл дверцу перед женщиной, с головой укутанной в платок. Она проигнорировала его протянутую руку и аккуратно ступила на снег, двигаясь так, будто кругом под низ спрятаны мины. Походка ее была медленной и плавной, словно она не ступает, а летит над землей. Ульяна все пыталась увидеть ее лицо, но оно скрылось в многочисленных складках цветастого теплого платка.
Незнакомка протянула ей руку и девушка неуверенно ответила ей рукопожатием. Мягкие, но цепкие пальцы женщины вцепились в ладонь Ульяны, не позволив ей ускользнуть.
— Здравствуйте… — обронила девушка и посмотрела на подошедшего Богдана, ища у него поддержки.
— Ульяна, это Гражина, колдунья, — пояснил он и обернулся на незнакомку, — вас правильно так называть?
— Да, — кивнула женщина, — так можно. А ты, — обращалась она к застывшей в оцепенении девушке, — Ульяна. Или… Людмила, — в голосе слышалась улыбка.
Повисла долгая пауза. Ульяна не знала, что говорить. Она уже ничему не удивлялась, даже тому, что их гостья, хоть с сильным акцентом, но говорит по-русски.
Из дома вышла Света, отреагировавшая на появление колдуньи спокойным равнодушием, чтобы проводить их в заранее для того приготовленную комнату.
Ульяна села за стол и оперлась на руки, ожидая, пока Богдан и колдунья снимают теплую уличную одежду.
Под платком и пальто у Гражины оказалось длинное черное платье с высоким воротом, полностью скрывавшее все ее тело, кроме лица и кистей рук. На шее у нее болтались многочисленные амулеты и деревянные бусы, перепутавшиеся с длинными темными волосами, давно не знавшими расчески и горячей воды. Во всем образе колдуньи было что-то смешное, гротескное, словно она была ожившей иллюстрацией к детской сказке. Но, не смотря на это, Ульяна готова была верить каждому ее слову.
