— Я соскучился по тебе.
Это было правдой, хотя вовсе не было основной целью моего визита.
Лида не хотела этому верить, она продолжала злиться. Вскоре ее привязанность ко мне победила обиду и она все-таки открыла дверь.
Мы долго и пристально смотрели друг на друга. Потом она бросилась ко мне, прижалась всем телом и порывисто поцеловала в губы. Я отстранил ее от себя, испугавшись излишнего внимания соседей. За каждой закрытой дверью мне чудился человек, пристально следящий за каждым нашим шагом, каждым нашим жестом, каждой нашей мыслью.
Я взял Лиду под руку и побыстрее завел ее в прихожую. Мы так и стояли обнявшись в вязком, душном полумраке, все это время я смотрел на наше отражение в большом старом зеркале и удивлялся тому насколько же мы с ней похожи. Даже десять лет разницы в возрасте не смогли стать той стеной, которая бы нас разделила. Неужели расстояние станет?
— Ты сошел с ума, — сказала Лида, отпуская меня, — что ты задумал?
Я прошел мимо нее на кухню и поставил чайник.
— Всего лишь один отчаянный поступок, — ответил я уклончиво. Я не знал, как объяснить ей цель, которую я преследую. Мама смогла меня понять, но Лида…
Я волновался, но среди родных и знакомых запахов мне было как-то спокойнее. Все эти вещи, ничуть не менявшиеся за годы, вселяли призрачную уверенность.
И вдруг мне стало так невыносимо тоскливо, так страшно, до отчаяния, до дрожи… Я ведь не увижу больше эту квартиру, все, что наполняет ее и делает такой родной, не увижу этот город, эти улицы, этот дом с его темным мрачным подъездом… Вернусь ли я когда-нибудь? Или меня настигнет та самая жуткая, неотвратимая правда? Именно там, когда я буду далеко от всего, что я знал и любил, от всего, благодаря чему я стал собой… Да и собой то я больше не буду. Я уже не я. Я настоящий — в пустом гробу, под однообразным памятником на городском кладбище. Интересно, лежат ли там цветы? Мне так хотелось посетить это место, увидеть свою собственную могилу…
Лида прижалась ко мне со спины, я чувствовал ее дыхание через ткань.
— Значит ты теперь Богдан, — проговорила она задумчиво, как-то отчужденно, словно разговаривала не со мной, а сама с собой, — почему именно это имя?
— Оно мне нравится, — хотел уйти от ответа я, но потом сознался, — так звали человека, которым мне в детстве очень хотелось быть…
— Получается, я должна взять себе имя Светлана? — спросила Лида. Я не понял, что это значит, отстранился и обернулся на нее. Ее глаза были серьезны как никогда. Она не шутила и не думала шутить.
— Ты ведь уедешь… — вздохнула девушка и отошла к окну, — куда-нибудь очень далеко… в другую страну, в другую часть света, лишь бы от своей жизни убежать… Почему ты не взял меня с собой?
— Ты должна остаться с мамой.
— Я нахрен ей не нужна! — закричала вдруг Лида, из глаз ее брызнули слезы, она опустилась на скрипучий стул и сложила руки на коленях. Все ее маленькое тело дрожало, как когда-то во время приступов. Как хорошо, что это страшное время осталось позади!
— Ты ведь хочешь убежать и от меня, — грустно сказала Лида, — скажи мне честно.
— Это не так, — покачал головой я, не стесняясь этой грубой лжи. Да, я хотел убраться куда-нибудь подальше, чтобы излечиться от этой противоестественной любви и ей помочь избавиться от этого. Только Лида совсем не хотела от нее избавляться, ее все устраивало.
— И ради кого ты меня бросаешь? — обиженно продолжала девушка, — ради мужчины?
— Ради женщины.
— Как это на тебя не похоже, — она рассмеялась, вытерла слезы тыльной стороной ладони и презрительно сощурилась, — сколько тебя помню, ты слабым полом не особенно интересовался. Должно быть она какая-то особенная?! Чем она лучше меня?
— Она мне не сестра, — отрезал я и тяжело вздохнул.
Лида медленно покачала головой. Мы, молча слушали, как свистит чайник, но не один из нас не торопился его выключать.
— Я еду с тобой, — вдруг решила Лида, — я еду с тобой и это не обсуждается. Ты ведь за этим пришел.
Я не стал спорить или возражать, хотя в тоже время мне было страшно выдавать себя.
Я ведь, правда, хотел этого. Я не мог уехать без нее. Я любил ее, уж не знаю, как кого — как женщину, как сестру или как человека, просто любил и не мог бросить здесь.
