Служанка разделила волосы на три пряди: две маленькие по бокам и одну большую, которая тяжелым узлом легла на затылке. Маленькие пряди Лали закрутила в виде роз на висках. Затем достала заколку в форме листьев папортника из синего бархата и закрепила узел. Закончив, она подала хозяйке ручное зеркало. Амалия повернулась так, чтобы видеть себя сзади, сбоку, и осталась довольна.
— Очень красиво, как всегда, — улыбнулась она.
— Я стараюсь. — Девушка слегка зарделась от похвалы и, чтобы скрыть смущение, занялась шелковыми чулками хозяйки.
В эту минуту дверь в спальню мужа раздвинулась, и появился Жюльен в красном бархатном халате, отделанном черным шнуром. Он кисло усмехнулся, увидев удивление на лице жены и ее камеристки, потом сделал знак Лали, чтобы она ушла.
Амалия медленно встала, держась одной рукой за ворот, а другой запахивая непослушные полы капота.
Первое, что ей пришло в голову, — это то, чего так боялся Роберт. Жюльен решился требовать от Амалии исполнения супружеского долга. Неужели перспектива потерять ее придала ему силу и уверенность? Если судить по выражению лица, то этого можно было ожидать.
Когда за служанкой закрылась дверь, Жюльен повернулся к ней и довольно грубо сказал:
— Нечего на меня смотреть! Я не хотел тебя обидеть утром.
— Да-да, я знаю. — Амалия думала, чем бы отвлечь его внимание и перевести разговор на более безопасную тему. — Конечно, тебе было неприятно увидеть нас вдвоем…
— Это не оправдание моей грубости. Я сожалею о том, что сказал и сделал. Очень сожалею! Наброситься на тебя после всего случившегося — непростительно, особенно если учесть, что я все знал. Не понимаю, что на меня нашло? Я надеюсь только на твою снисходительность.
Жюльен говорил все это, не поднимая глаз от пола, словно рассматривал рисунок на ковре у ее ног. Так было, наверное, легче.
— Если ты видишь в случившемся неуважение к твоему положению в обществе или к твоему имени, которое ношу, ты ошибаешься, — произнесла она сдавленным голосом. — По своей воле я не сделаю ничего такого, что бы поставило все это под угрозу.
— О большем я и не прошу.
Воцарилась тягостная тишина. Нахмурившись, Жюльен засунул руки в карманы халата, продолжая рассматривать рисунок на ковре. Амалия проглотила комок, неожиданно подступивший к горлу. Бронзовые часы на камине ожили и отбили очередной час. Они оба разом взглянули на часы. Жюльен откашлялся, прежде чем сказать то, ради чего, собственно, пришел.
— Тебе, видимо, кажется странным, что муж позволил другому мужчине… посещать свою жену?
— Я? Да, конечно… так оно и было, но Роберт объяснил…
— Вот как?! Любопытно было бы узнать, что сказал мой разлюбезный кузен? — В голосе Жюльена зазвучали знакомые нотки. — Надеюсь, он сообщил, почему было так?
— Отчасти.
Он поднял на нее глаза, которые, сузившись до испытующих щелочек, встретились с ее немигающим взглядом. Через минуту Жюльен, как показалось Амалии, облегченно вздохнул.
— Тогда я должен поблагодарить его. Амалия сделала шаг к нему, но не настолько близко, чтобы прикоснуться.
— Если так, нельзя ли отменить эту бессмысленную дуэль? Ты был оскорбленной стороной, не мог ли бы ты…
— Нет! — прервал ее Жюльен. — Я могу смириться с тем, что сделала ты, но не Роберт… Он предал тех, кто ему доверял. Он знал обо всем с самого начала, и его вполне устраивала та роль, которую он готов был играть до бесконечности… если вовремя не остановить, конечно. Я не могу это оставить без последствий.
— Пожалуйста! Прошу тебя… Я сделаю все, что ты пожелаешь! — В голосе Амалии звучала мольба.
Кривая усмешка скользнула по губам Жюльена.
— Волнуешься за него… или за меня? Наверное, зря спрашиваю.
— За обоих! Что бы ни случилось, все — на моей совести.
Фраза эта сорвалась с ее губ случайно, но она была чистой правдой. Амалия дотронулась до его руки, в ее карих глазах застыла мольба.
Жюльен погладил щеку жены кончиками пальцев. Лицо его смягчилось.
— Какая же ты красивая! Идеал большинства мужчин: очаровательная, страстная, трудолюбивая и невероятно милая. Я мог бы соблазниться.
Амалия ждала, дыхание перехватило. Как сможет она выполнить то, что только что пообещала, как сможет после этого жить в согласии с собой? И все же она не отшатнулась, не отпрянула.
