— Последние пираты, — улыбнулась Амалия. — Правда, человек, которого я видела, для флибустьера слишком молод.
— Есть и другие преступления, проступки, слабости, из-за которых человек вынужден скрываться, — вздохнула Мами сокрушенно.
— Да, конечно, — кивнула Амалия, думая, как уйти от этой скользкой темы.
Они ели устриц под шпинатовым соусом, испеченных в раковинах на слое раскаленной соли. Ранним утром их собирали вблизи острова и доставляли свежими на местный рынок. Они просто таяли во рту. Потом подали жареных цыплят, и завершился ужин запеканкой под карамельным соусом, в который для аромата добавили немного бренди. Разговаривая о том о сем, Мами дождалась конца ужина и только за кофе вернулась к прежней теме:
— Мне кажется, ты недолюбливаешь нашего надсмотрщика, cherie.
— Терпеть не могу! — взглянула на нее Амалия удивленно.
— Я отношу таких людей к разряду червей, — сказала старая леди с несвойственной ей откровенностью, — зерно и настроение портят, но не опасны. Как ты думаешь?
— Не знаю, — ответила Амалия, раздумывая. — По-моему, грубый, наглый, самодовольный подлец… Таким людям нельзя доверять.
— Ты боишься его? — спросила Мами.
— Думаю, боялась бы, если бы некому было защитить.
— Или зависела от него, — продолжала Мами задумчиво.
— Он шантажирует вас, Мами? — Амалия перегнулась через стол, чтобы взять руку свекрови.
— Ах, не беспокойся, cherie. Я, конечно, не та, что раньше, но еще могу дать отпор парвеню[21].
Амалия с минуту поколебалась, потом заняла свое место. Было ясно, что свекровь и так слишком разоткровенничалась: гордость семьи Деклуе не позволяла сказать большего.
— Если я вам потребуюсь, — напомнила Амалия тихо, — я рядом.
— Да, ты всегда рядом, я знаю это, — кивнула Мами. — Я признательна тебе; во время болезни ты ходила за мной, как дочь, тогда как я заслуживаю упреков и презрения. Мне больно видеть твои страдания. Ты позволишь сказать одну вещь?
— Да-да, Мами. Говорите, пожалуйста.
— Я знаю, что не вправе вмешиваться в чужую жизнь, но меня прежде это никогда не останавливало, не буду слишком щепетильной и теперь. Я о Роберте, моем дорогом племяннике, моем втором сыне. Он не хотел уезжать, ma cherie.
— Пожалуйста, не нужно, — попыталась прервать ее Амалия. Чувство гордости заговорило в ней с новой силой.
— Позволь мне закончить, — сказала Мами мягко. — Он уехал потому, что не мог сдерживать себя рядом с тобой — так было велико его желание. Он уехал потому, что думал прежде всего о тебе и не хотел причинять тебе еще больше горя, позора и страданий. Единственное, что он мог сделать, — это уехать, и он уехал.
Это объяснение немного успокоило Амалию. Она поверила в него, потому что давно ждала такого объяснения.
— Вы так добры, Мами. Спасибо! — сказала она с чувством.
— Что ты, девочка. Ты должна знать правду. — Лицо старой леди осветилось печальной улыбкой.
Перед тем, как лечь в постель, Амалия вновь и вновь вспоминала сказанное Мами.
«Откуда только мать Жюльена знает, о чем думает и что чувствует Роберт, если даже я этого не знаю?» — подумала Амалия, засыпая. На душе было спокойно и весело.
Ранним утром резко переменилось направление ветра, теперь он дул с севера на залив. Огромные волны, набегая на берег, заливали пеной песчаные отмели и примеривались уже к дороге, за которой начинались виллы. Ветер пузырил занавески в спальне Амалии, холодным сквозняком проносился по дому, но она не проснулась, лишь слегка поежилась от влажной свежести пасмурного утра.
