Но они не обращали на него внимания, а один из старых жеребцов даже обернулся и больно лягнул его своими задними копытами. Жеребцы всегда так поступают, когда дерутся или хотят наказать кого-нибудь.
Tax (я теперь буду его так называть) лягнул жеребца в ответ, но тот увернулся и укусил Таха за холку. Одна из кобыл с жеребенком тоже лягнула Таха, и поэтому я понял, что он еще не был вожаком и не завоевал уважения.
Но Tax был совершенно прав, когда хотел заставить табун убежать, он думал, что я могу быть для них опасен. Дикие лошади не стояли спокойно и вели себя совсем не так, как наши лошади, покусывали друг друга за гриву и круп, терлись друг о друга и брыкались. Мне так смешно было на них смотреть, что иногда я хватался за живот от смеха и катался по траве, чтобы громко не расхохотаться.
Той весной я следил за дикими лошадьми каждый день. Иногда они оставались в длинном ущелье, а иногда я уходил за ними дальше в горы, где они весь день лежали, скрываясь в траве. Видимо, паслись они преимущественно ночью, и, наверное, поэтому их так долго никто не видел.
Я заметил, что Tax не ложился. Он все сторожил, обходя табун и принюхиваясь к ветру. Однажды он собрал четырех кобылиц и погнал их глубже в тень от холмов. Но опять один из старых жеребцов сильно укусил его, на этот раз в спину, давая понять тем самым, чтобы Tax не лез не в свое дело.
В другой раз Tax снова учуял меня, хотя я был очень далеко, и снова пытался заставить табун убежать. Тут уж за него принялись сразу четыре жеребца. Минут пять продолжалась эта комедия, хотя и жестокая, потому что они все повернулись к Таху задом и начали его лягать, а он лягался в ответ, и все это было, как в цирке. Я думаю, они ждали, что Tax убежит, но, хотя лягали его безжалостно (они старались ударить по брюху, так бывает, когда лошади хотят убить друг друга), он не сдавался и увертывался от ударов как мог.
— Не поддавайся, — просил я его шепотом. — Ты совершенно прав! Я здесь, и вам надо спасаться бегством!
Tax всегда был в меньшинстве, но это не останавливало его, и он упрямо старался увести лошадей от опасности.
Таким я и оставил его в горах и вернулся в школу. Я все еще не говорил никому про дикий табун, да и не собирался этого делать. Мне было очень жаль расставаться с Тахом и с табуном, я очень хотел посмотреть, не станет ли он вожаком. Или, вернее, как он станет вожаком.
Но школа важнее, чем пастбище, говорит мой отец. Последний раз я видел Таха, когда он дрался с одним из старых жеребцов, но не с вожаком. Они лягались и кусались, и мне было слышно, как они сталкивались и вскрикивали, хотя я был от них метрах в двухстах. Он выиграл эту схватку, потому что старый жеребец в конце концов убежал, после того как Tax стал бить его передними ногами, что вообще-то необычно. Но эта победа была, конечно, не окончательной, таких схваток будет еще много, и, может быть, более жестоких.
Моя тетя Серогли говорит, что уже устала писать, и поэтому я продолжу письмо после того, как она послушает по радио нашу монгольскую певицу Нороб Банзад, которая пользуется у нас большой популярностью. Может быть, ты слышала про нее, как я про Тома Джонса или битлов?
Вообще-то я уверен, что Tax не только знал, что я находился около табуна, но ко времени моего отъезда уже относился к моему тайному присутствию совсем не враждебно. Поэтому-то я и испытываю к нему такую привязанность. Он был единственный во всем табуне умный конь, который заметил мое присутствие, и в конце той весны он привычно косился в моем направлении, скаля зубы и приветствуя меня «шепотом травы». А может, это было предупреждение, чтобы я держался подальше? Не знаю.
До свидания.
Твой новый друг
Барьют Минга.
2
Здравствуй, Китти Джемисон!
Я продолжу свой рассказ о том, как ловили Таха, который сейчас уже, наверное, с вами. Я уверен, что он тоскует о своей дикой жизни в наших горах и, должно быть, грустит из-за того, что его увезли так далеко от дома.
Я остановился на том, что должен был вернуться в школу, и ты, конечно, представляешь, что я все время думал о Тахе и беспокоился за него: и за дикий табун, о котором еще никто не знал. Я был уверен, что храню самый большой секрет в мире. Учительница говорила, что я хожу какой-то рассеянный, и была права — я все время думал только о лошадях в горах. Потом меня наказали за то, что я не выучил урок по истории, и моя тетя заставила меня извиниться перед учительницей за мою леность и сказала, что это несправедливо по отношению к учительнице, если я не интересуюсь предметом, который она преподает. Как я могу стать культурным человеком, если не буду знать историю!
