Я попробовал пошевелиться, но был так слаб, и у меня так болели голова и спина, что не мог ничего делать, кроме как лежать без движения. Я понял, что пробыл без сознания довольно долгое время, и вспомнил стихотворение английского поэта Р. Киплинга, которое мы учили в школе: «Коль ты не потеряешь головы, когда кругом все в панике мятутся…»
Я пытался не потерять головы, хотя вокруг меня никто в панике не метался, и подумал, где может быть Бэт. Я надеялся, что он прибежал домой и все теперь ищут меня, но я так далеко забрался в горы, что найти меня будет совсем непросто, особенно на этом крутом склоне и в этой глубокой яме. Она была так глубока, что самому из нее никогда не выбраться.
— А если они найдут меня, то, конечно, обнаружат и дикий табун, — сказал я себе.
Это меня, конечно, огорчило, хотя я очень хотел, чтобы меня нашли.
Но здесь я вынужден прерваться, потому что моя тетя говорит, что у нее устали глаза и что скоро ей, наверное, придется носить очки, так как очень трудно долго писать при свете керосиновой лампы. Мы все еще находимся на летнем пастбище, а сюда электричество не привезешь, ведь верно? Но когда-нибудь электричество будет и здесь, я уверен. Поэтому я пока заканчиваю и о том, как поймали Таха, расскажу в следующем письме.
До свидания.
Твой новый друг
Барьют Минга.
3
Здравствуй, Китти!
Итак, я сидел в глубокой яме, размышляя, как бы выбраться. Спасла меня чистая случайность.
Наступил рассвет. От росы я промок и стал мерзнуть, к тому же почувствовал, что голоден. Я прождал целый день, ночь и следующий день, пока мой старший брат Инж наконец не нашел меня.
Его послали на поиски (отец и мои дяди искали в другом месте), и он ехал по следам лошадей весь день, не зная, чьи это лошади.
Сначала он думал что лошади из нашего табуна, и поэтому поехал по их следам. Но еще до того, как он нашел меня (а он знал, что я где-то в горах), он догадался, что в долине есть другие лошади. А раз другие — значит, дикие, сомнений тут не могло быть.
Потом Инж рассказывал, что разволновался и почти забыл про меня. Он, как и я, никогда не видел диких лошадей, но так же, как и я, знал, что границу своей территории они помечают навозом, и стал искать эту границу. Он медленно и осторожно пробирался по склону, когда неожиданно увидел облачка пыли от горстей земли, которые я бросал время от времени из своей ямы.
Я не буду рассказывать тебе о том горячем споре, который произошел между мной и братом из-за дикого табуна. Я не хотел, чтобы кто-нибудь узнал про табун. Но Инж старше меня и сказал, что мы должны сообщить правительству, чтобы табун взяли под охрану. Вообще-то он даже не видел табун, и никто, кроме меня, не видел. Когда мы вернулись к нашим юртам, он всем рассказал мой секрет, и все начали задавать мне вопросы. А мой отец очень рассердился на меня за то, что я так долго молчал. И хотя он сказал, что я был не прав, скрывая от всех табун, я думаю, он тоже не хотел, чтобы кто-нибудь спугнул его.
Если кто-нибудь заболеет, доктора добираются на летние пастбища на вертолетах. Прилетел наш доктор, он сказал, что у меня сотрясение мозга и сильно растянуты мышцы спины, и поэтому нужно долго лежать.
И пока я лежал в постели, начали прибывать ученые. Я бы сказал, что их были сотни, но тетя Серогли говорит, что преувеличивают только некультурные люди. Сначала приехали профессора из Улан-Батора, нашей столицы. Потом приехали несколько человек из Москвы, двое из Праги, из Чехословакии, один из Стокгольма и один из Гамбурга.
Конечно, они засыпали меня сотней вопросов. Как я нашел табун? Как себя вели лошади? Видели ли они меня? Выглядели ли они здоровыми? Сколько их было? Сколько жеребцов, жеребят и т. д. и т. д.
На все их вопросы я отвечал честно, но про молодого жеребца, которого ты теперь зовешь Tax, не сказал ничего. Я боялся, что, если я расскажу, какой он храбрый и умный, они специально займутся им.
— Вы отправитесь за дикими лошадьми в погоню и попытаетесь поймать их? — спрашивал я ученых.
— Нет, — отвечали они. — Конечно, нет. Мы приехали, чтобы защитить их. Это очень редкие животные. Мы хотим, чтобы весь табун выжил.
