Удивительные приключения Маулины Шмитт. В ожидании чуда - страница 18

— Пауль, — говорю я, — вообще-то «ложить» — это неправильно. И «положить» — тоже.

Нажимаю на кнопку звонка, дверь открывается, я придерживаю её для Пауля, у него в обеих руках пакеты. По лестничной клетке разносится эхо.

— Знаю, — говорит Пауль. — В школе — неправильно, а в общежитии — очень даже норм.

Мы встречаемся у Пита. Тут нам, конечно, никто не мешает, но всё равно очень нужен настоящий штаб. Иначе невозможно профессионально работать. У Пита в комнате много полок из гладкого дерева, на них всё аккуратно разложено, кровать застелена, пододеяльник «футбольный» и наволочка. Вдоль одной стены — сверкающие серебряные и золотые кубки, расставленные по ценности, на полу, на батарее, на подоконнике — настоящая победная лестница. Спортивные журналы, плакаты с автографами известных легкоатлетов, звёзд дартса и фрисби, книга рекордов Гиннесса.

Пауль на кухне, остальные собрались вокруг меня. Первое, что делает Мона, — суёт мне под нос стопку листков; вид у неё озабоченный.

Беру листки и читаю:

Ниже — имя, адрес, номер телефона Того Человека и какая-то каляка-маляка, видимо, призванная изображать зебру. Даже младенец нарисовал бы лучше. Законный владелец, пф-ф-ф! Кто бы говорил о законности!

— Ваша, да? — спрашивает Луиза, вопросительно глядя на меня. Пожимаю плечами.

— Вероятно.

Бегло просматриваю протоколы: в прошлый понедельник Луиза тайно проследовала за ЛдК на велосипеде от Мауляндии до университета. ЛдК исчезла в здании с надписью «Биологический факультет». Мона пометила ещё: «Ботаника, физиология растений», но уже не помнит, где это было написано. Досье на Люси де Кляйн пополняется. Всё ведёт к одному: если она не поставщик овощей в театр и университет, то, скорее всего, студентка, изучает биологию.

— Я за ней наблюдал, пока она была в саду, — говорит Юлиус. — Она там всё очень внимательно рассматривала, все веточки-листочки перетрогала и перенюхала.

Это подтверждает гипотезу.

— И видел, как она кормила Шрамма.

Любит животных.

— И почти всё время что-то насвистывает, как птичка.

Ага!

— Компостную кучу проверяли? — спрашиваю я. — Никому не пришло в голову посмотреть, — спокойно продолжаю я, — чем эта женщина питается?

Тут дверь неожиданно распахивается — та-дам-м-м! — на сцене появляется Пауль Миттенвальд. Вносит поднос с мороженым в комнату, останавливается в самом центре. Каждый берёт по стаканчику, начинается перестук ложечек. Некоторое время — тишина, до первого «м-м-м-м!». Так просто и так изысканно, думаю я; отчего ж это МНЕ не пришло в голову? Шипучее мороженое! Кисловато-сладкий фруктово-карамельный мини-взрыв между нёбом и языком. Пэнг!

— Не-е-е, тут прилечь надо! — решительно говорит Барт. — Просто до невозможности вкусно! И так прикольно!

И укладывается на пол. Устраивается поудобней и с наслаждением выскрёбывает ложкой стаканчик. Мы один за другим садимся вокруг него. Стук и позвякивание, чавканье и причмокивание, а потом я слышу, как Пауль шепчет:

— Ты всегда так делаешь?

— Что?

— Ну, ложишься, когда… — Пауль не договаривает.

— Ясное дело! Такие вещи стоя не едят! Ими надо наслаждаться!

— Паулина тебе случайно про моего папу не рассказывала? — говорит Пауль совсем тихо, но мне всё равно слышно.

— Не-е-е, а что? — спрашивает Барт. Пауль молчит. На его лице проглядывает солнышко.

— Погоди, твой отец — он всегда лёжа ест, что ли?

— Вроде того, — говорит Пауль.

— У тебя тоже родители чокнутые? У вас у всех такие, или как? Пауль, ты приходи ко мне, у нас всё супернормально. Мы едим кукурузные хлопья и покупную пиццу, «Нутеллу» тоже разрешают, а вечером смотрим телик все вместе, предки на диване сидят, а мы с сестрой валяемся на полу. Мама — учительница в начальной школе, папа — плиточник; у нас есть две канарейки, их зовут Трулюлю и Траляля. А когда на ужин что-то очень вкусное, я прямо сразу укладываюсь перед теликом и ем как можно медленней.

— Наверно, отсюда и пошло это «прилечь хочется», — бормочет Пауль. Глаза у него горят.

— А расскажи, Пауль, — предлагаю я, — расскажи, откуда у тебя этот рецепт!

Пауль садится очень прямо, откашливается, а потом выдаёт текст, который выучил наизусть, как стихотворение: