Ничего хорошего он уже не ждал; летели все медленнее, веселые крики смолкли, ему становилось холодней и холодней, зуб на зуб не попадал.
Но он старался не падать духом – и не падал. Во всяком случае, в полете. И во второй половине дня тоже не унывал, даже когда гуси приземлились у чахлой сосенки посреди огромного болота. Здесь было холодно и сыро, почти все кочки покрыты задержавшимся снегом, а те, что уже освободились от зимнего покрова, уныло и одиноко торчали из луж талой воды, покрытые, как шерстью, мокрой прошлогодней травой.
Ничего страшного, подбодрил себя мальчуган. Отправился на поиски клюквы и подмерзшей брусники и даже крикнул на всякий случай:
– Ничего страшного.
Но потом наступил вечер. На землю опустился непроглядный мрак, такой плотный, что даже он, с его вновь обретенным ночным зрением, не мог ничего различить. Темень – хоть глаз выколи. Не просто темень. Эта темень была жуткой и угрожающей.
Он залез под крыло Белого, но за день настолько промок и продрог, что не мог уснуть. Постепенно темнота наполнилась стонами и шорохами, ему то и дело чудились чьи-то крадущиеся шаги. Мальчика охватил такой ужас, что он чуть не заплакал от отчаяния. Если он сейчас же не отправится на поиски домашнего очага, где пылает камин, где светло и уютно, он просто умрет от страха.
Один-то разочек можно на такое решиться? Они же не съедят меня, люди на этих хуторах! Посидеть у камина, а если повезет, раздобыть хоть чуть-чуть нормальной, человеческой пищи. Только на одну ночь! Погреюсь и вернусь к стае еще до рассвета.
Он вылез из-под крыла и соскользнул на землю.
Белый даже не проснулся, не говоря уж об остальных, настолько тихо и незаметно проделал мальчик этот маневр.
Куда их занесло? Где они? В каком уголке огромной страны? Все еще в Сконе? Или уже в Смоланде или Блекинге?[10] Он понятия не имел. Но еще до того, как стая приземлилась на этом тоскливом болоте, мальчик приметил большую деревню неподалеку. Туда и направился.
Почти сразу он наткнулся на проезжую дорогу. И вскоре уже стоял на усаженной деревьями деревенской улице.
Судя по большой, красивой церкви, приход богатый. Такие деревни встречаются на севере, но для сконской равнины необычны. В Сконе люди предпочитают селиться хуторами.
Деревянные дома. Застрехи и наличники изукрашены резьбой, застекленные веранды тут и там щеголяют мозаичными вставками из цветного стекла, как в витражах старинных церквей. Стены светло-желтые, двери и наличники окон синие, зеленые, а кое-где даже выкрашены знаменитой фалунской красной краской, которая по мере продвижения на север попадается все чаще и чаще. В Центральной Швеции чуть не все дома выкрашены этой краской.
Мальчуган рассматривал дома и слышал доносящиеся оттуда смех и разговоры. Слов он не разбирал. Вдруг ему пришло в голову, что он никогда не ценил этого счастья – слышать человеческие голоса.
«Интересно, что они скажут, если я постучусь и попрошусь погреться?..»
Собственно, за этим он и пришел, но как только увидел освещенные окна, ночных страхов как не бывало. Наоборот, поблизости от людей он чувствовал себя в полной безопасности.
Надо сначала осмотреться. Нечего стучаться в первый попавшийся дом, еще нарвешься на кого-нибудь… вроде меня, подумал он, и ему стало так стыдно, что его даже передернуло. Не от холода, а от стыда и досады. Вдруг найдется такой же, как он, и начнет ловить гнома сачком.
На фасаде одного из домов хозяева соорудили балкон. И как раз в ту секунду, когда мальчик проходил мимо, двери балкона открылись и сквозь узорчатые гардины на улицу полился теплый абрикосовый свет.
На балкон вышла красивая молодая женщина, перегнулась через перила и посмотрела на темное небо.
– Дождь не стихает, – крикнула она кому-то в комнате. – Значит, и вправду весна пришла.
И мальчику вдруг захотелось плакать. Впервые он не то чтобы пожалел, но сильно засомневался в принятом решении – не возвращаться в общество людей. С чего он решил, что всегда успеет стать человеком? А вдруг нет? Вдруг гном больше никогда не предложит его расколдовать?
Около ларька кто-то оставил красную сеялку. Мальчуган забрался на сиденье и почмокал губами, понукая воображаемую лошадь. Как, наверное, шикарно управлять такой красивой штукой, когда она неторопливо движется по полю, ровными рядами разбрасывая семена! Он даже забыл на мгновение, какой он теперь маленький. Но как только вспомнил, поспешно спрыгнул на землю, и его охватили уже не сомнения, а тревога и раскаяние: как он мог выбрать жизнь среди диких зверей, в темноте, холоде и голоде, среди беспрерывных и никогда не прекращающихся опасностей?
