И этой невиданной щедростью они оба, и старый хозяин, и молодой, доказали, что нет для них в жизни ничего важнее, чем воспитание и образование шведских детей. Они видели будущее страны в радостных, умелых и уверенных в себе людях, а не в пустой трескотне политиков.
Она не имеет права робеть и сомневаться. Где угодно – только не здесь.
Эти мысли придали ей еще больше смелости. Они спустились по пологому склону в парк. В лунном свете не было видно роскошного осеннего убранства деревьев. Их темные и загадочные силуэты пробудили в учительнице множество воспоминаний. Она рассказала детям, как все было в ее время, как она была здесь счастлива, рассказала о многих часах, проведенных ею в этом парке. Рассказала о праздниках и играх, о работе и отдыхе. И несколько раз повторила: если бы вы знали, какой теплотой и сердечностью была проникнута вся атмосфера в школе рукоделия в Неесе! Если бы вы только знали!
Девушка провела детей через парк и каменный мост к зданию школы рукоделия. Дом директора находился как раз напротив.
Они остановились на просторной, покрытой густым и тщательно подстриженным газоном поляне, где они играли в мяч, бегали и пели хором. Учительница показала детям общий зал, где читались лекции, гимнастические и рабочие залы. Она говорила не переставая, словно боялась, что, если замолчит, ее опять охватят страх и сомнения. Но когда они подошли вплотную к директорскому дому, учительница остановилась, будто наткнулась на невидимое препятствие:
– Думаю, нам не стоит идти дальше. Я не подумала: а вдруг директор настолько болен, что его нельзя беспокоить нашими песнями? А вдруг мы навредим его здоровью? Я бы себе это никогда не простила…
А что же делал в это время бывший Нильс Хольгерссон, а ныне Тумметот?
А Тумметот неотступно следовал за учительницей и слышал каждое слово. Он понял, что дети пришли спеть для какого-то больного, но теперь учительница решила отменить пение – из боязни навредить дорогому ей человеку.
Жалко, если они зря притащились среди ночи, подумал мальчуган. И чего проще – пойти да спросить, хочет больной послушать детское пение или нет.
Но почему-то такая простая вещь учительнице в голову не пришла. Она повернулась и медленно пошла назад. Дети, понятно, последовали за ней. Кто-то даже пытался возражать – зачем, мол, мы тогда приходили?
Но учительница была непреклонна.
– Я признаю, что сделала глупость, – сказала она. – Вся затея была глупостью – что за пение в такой поздний час? А вдруг он уже спит и мы его разбудим?
Ну что ж, подумал Нильс Хольгерссон. Раз никто не решается, придется мне. Узнаю, в самом ли деле больной так слаб, что не может выслушать короткую детскую песенку.
Он потихоньку отделился от группы и побежал к дому. Перед крыльцом увидел коляску, рядом стоял кучер. Мальчик уже был почти у самого входа, как вдруг дверь открылась и оттуда вышла молодая женщина с подносом в руках.
– Свенссону придется еще немного подождать доктора, – сказала она. – Хозяйка попросила, чтобы я принесла Свенссону что-нибудь горяченькое.
– А как хозяин? – спросил кучер Свенссон, к которому служанка церемонно обратилась в третьем лице, как будто речь шла не о нем, а о каком-то другом Свенссоне.
Она пожала плечами:
– Боли прошли, но он уже больше часа лежит неподвижно. Не поймешь, живой он или уже мертвый.
– И что доктор говорит? Конец?
– Доктор говорит, все на ниточке, Свенссон, все на ниточке. Директор вроде бы ждет знака свыше, – пожала она плечами. – Будет знак – он ему и последует. В ту или в другую сторону. Вот так, Свенссон.
Нильс помчался что есть сил догонять учительницу и детей. Он вспомнил, как умирал его дед. Дед был моряком и, когда пришел его час, попросил открыть все окна в доме – хотел напоследок услышать шум ветра. А тот, кто сейчас лежит между жизнью и смертью, тот, кто отдал все детям? Неужели он не рад будет услышать в свой последний час детское пение?
Учительница медленно шла по аллее. Теперь, когда она удалялась от Нееса, ее опять начали грызть сомнения. Она все еще не могла решить окончательно. Может быть, вернуться и все-таки спеть? Он же так любит детей…
