Хайме вдруг откинулся на спинку стула и устало провел руками по лицу.
— Прости, Бет, — тихо сказал он. — У тебя был тяжелый день, и я его ничем не облегчил. — Он потянулся через стол к ее маленькой руке, беспокойно водившей по краю блюдца, но на полпути остановился и, уронив руку на стол, легко забарабанил длинными красивыми пальцами по деревянной крышке.
Бет смотрела на его тонкие загорелые пальцы… Смотрела и вспоминала, как когда-то эти руки в пылу страсти ласкали ее.
Бет вдруг окатила жаркая волна желания, и она порывисто вздохнула, подавив едва не вырвавшийся крик ужаса.
— Ты-то как можешь знать, какой у меня был сегодня день? — агрессивно воскликнула она, в панике заметив его удивление в ответ на ее судорожный вздох.
— Поскольку у меня нет своих детей, то нет и личного опыта, но… Черт возьми, Бет! — раздраженно оборвал он сам себя. — Мы оба знаем, в чем тут дело. Сейчас ли, через десяток лет, но нам всегда будет при встречах нелегко!
— У меня нет никакого желания ворошить прошлое, — холодно заметила Бет.
— И у меня тоже, — ответил он. — И поэтому, надеюсь, ты не обидишься, если я спрошу, замужем ли ты.
— Нет, не замужем, — резко ответила она, огорошенная его вопросом.
— Я спрашиваю, так как случайно узнал, что Франсиско Суарес сейчас здесь в отпуске, — безразличным тоном сказал Хайме. — Но ты, наверное, и сама знаешь об этом.
Бет поднесла ко рту чашку. Она держала ее обеими руками, потому что они так дрожали, что она боялась пролить кофе. Прижимая чашку к губам, она пыталась успокоиться. Абсолютная уверенность Хайме, что отец Джейси — Сиско, окончательно выбила ее из равновесия. Надо отдать должное Хайме, он вел себя очень осторожно во время их близости, но Джейси все равно был зачат. Так бывает, это всем известно, тупо думала Бет. А Хайме со своим медицинским образованием, похоже, этого не знает. Или он просто страховался от неожиданности, давая ей понять, как непреклонен он на этот счет.
— Все ясно, — нарушил он затянувшееся молчание. Глаза его холодно блеснули. — Ты предпочитаешь не касаться этой темы. Забудем, что я ее затронул.
— Тем не менее ты ее затронул, — ледяным тоном подчеркнула Бет. Ее душили гнев и отчаяние.
Несколько мгновений он смотрел на нее мрачным, злым взглядом. Куда девалась даже видимость любезности, которую он пытался демонстрировать? Он вдруг сердито помотал головой, поднял чашку и отпил кофе.
— Бет, ни к чему все это, — вздохнул он, и злое выражение исчезло с его лица. — Меньше всего я хотел пробудить в тебе горестные воспоминания. Правда, поверь мне.
Бет посмотрела в его красивое лицо, ставшее вдруг таким серьезным и искренним, и почувствовала, что ей становится смешно. Слава Богу, в такой тяжелый, ужасный день ее хоть что-то развеселило. Ну не смешно ли, что именно он хотел избавить ее от горестных воспоминаний? Ей захотелось поделиться с ним этой забавной шуткой, и она неожиданно залилась серебристым смехом.
Хайме молча встал, достал из заднего кармана брюк кожаный бумажник и бросил на стол несколько банкнот.
— Мы уходим, Бет, — спокойно сказал он. Но она, казалось, даже не слышала. Тогда Хайме поднял ее со стула и вывел из кафе. — Перестань, Бет! Пожалуйста.
Бет и сама уже хотела остановиться, но не могла. Чем больше она старалась перестать смеяться, тем озабоченнее становилось выражение лица Хайме. А Бет казалось, что более смешного зрелища она в жизни не видела.
Резкий удар по щеке моментально оборвал ее смех, а также лишил ее способности видеть вещи в их истинном свете, потому что ей показалось, что на его лице промелькнула боль, такая же глубокая и мучительная, какую некогда пережила она сама.
Со стоном, похожим на отголосок этой боли, Хайме притянул ее к себе и обнял.
— Бет, прости, но мне пришлось это сделать. Надо же было как-то остановить твою истерику!
Голова ее доходила ему до подбородка. Хайме прижимал ее к себе, пробуждая неуместные воспоминания: как его худощавое крепкое тело сплеталось в пылу страсти с ее телом и какое умиротворение приходило к ней после того, как их страсть утихала.
— Все в порядке, Бет?
