— К деду зашел бы, — посоветовала она.
— Да некогда же, мама!
— Зайди, он с утра ждет тебя. Спрашивает, нервничает.
Вильгельм зашел в маленькую комнату, пропахшую лекарствами. Вильгельм Первый (так в семье звали старого генерала Вильгельма фон Тимрота) сидел на кровати, свесив тонкие длинные ноги.
— Я тебе нужен, дед?
— Мне надо тебе сказать кое-что.
— Непременно сейчас? Безотлагательно?
Старик Тимрот перешагнул уже за восемьдесят — иссохший, пожелтевший, он казался внуку живым воплощением смерти, хотя в голосе его сохранились нотки прежней властности.
— Вилли, тебе теперь не до меня, я знаю, но боюсь, что другого случая рассказать тебе то, что ты обязан знать, у меня больше не будет. Ты видишь — я стар…
— Слушаю, дед.
— Я прожил долгую жизнь и кое-что понял, поэтому к словам моим отнесись, Вилли, серьезно. Фон Тимроты служили и продолжают служить царю, а не народу, и русский народ это знает… Теперешняя революция целит не только в царя, но и в фон Тимротов. Подумай о себе, мой мальчик, подумай о нашем роде: фон Тимроты не должны исчезнуть. Когда дела царя пошатнутся, уходи из России, уходи. А пока береги себя: ты едешь ведь на войну…
— Не на войну, дедушка: нас отправляют в Москву на усмирение бунта.
— Не спорь! — остановил его резко дед. — Можешь поверить мне — это революция, а революция в России может кончиться, как в семьдесят первом году во Франции: коммуной. Не дожидайся, пока людей нашего круга станут вешать на фонарях, заранее выходи в отставку и уезжай. — Он достал из-под подушки что-то завернутое в черный шерстяной чулок. — Тут состояние, Вилли, целое состояние. Если тебе придется спешно бежать, бросай все, только чулок захвати с собой. Он будет храниться в нижнем ящике моего шкафа…
— Что это, дедушка?
— Древняя рукопись. Где бы ты ни очутился, за нее ты получишь десятки тысяч в любой валюте.
Вилли вскочил:
— Почему же ты, дед, не продал ее, когда моему отцу нужны были деньги?! Ведь он из-за денег застрелился!
— Продать ее тогда было нельзя. Нельзя, Вилли…
— Почему же?!
— Когда вернешься из Москвы, объясню; иначе я поступить не мог…
Утомился ли Вильгельм Первый или же опасался, что внук потребует разъяснений более подробных, но он лег, прикрыл глаза и устало сказал:
— Вернешься из Москвы, и мы закончим с тобой разговор. А в Москве не геройствуй. Сегодня Москва, завтра, может быть, Петербург… Героев не хватит.
Вилли не послушался деда: он «геройствовал» в Москве. В составе роты полковника Римана он наводил порядок на Казанке, врывался в дома железнодорожников, расстреливал забастовщиков, и именно он, поручик фон Тимрот, устроил засаду недалеко от Москвы, против вальцевой мельницы, и из четырех пулеметов обстрелял поезд Ухтомского.
Восстание в Москве было подавлено. Каратели вернулись в Петербург. Командир Семеновского полка полковник Мин получил флигель-адъютантские аксельбанты, а офицеры полка удостоились чести обедать дважды с его величеством: во дворце, как почетные гости, и у себя в офицерском собрании, как щедрые хозяева.
Как раз в эти суматошные дни старый Тимрот умер. За гробом шел первый батальон Семеновского полка, тот батальон, в котором служили три представителя семьи фон Тимротов.
Вернувшись с похорон, Вилли зашел в комнату деда и достал из нижнего ящика шкафа завернутую в черный шерстяной чулок книжечку. Историю этой книжки дед не успел ему рассказать, сама книжка не произвела на поручика должного впечатления.
— Неужели за такое старье даст кто-нибудь десятки тысяч?! — произнес он вслух. — Причуды! Дед просто лишился к концу жизни разума!
Вилли сунул книжку обратно в чулок, закрыл шкаф и направился в столовую.
Там уже собрались гости. Среди них капитан Майер, тот самый, который вел на казнь Ухтомского, тот самый, который выстрелил ему в голову.
— Как, по-твоему, Майер, кончилась эта сумятица?
— Какая? — спросил удивленно Майер,
— Пресня… Казанка…
— Ах, это! Лет на триста могу дать гарантию — хватит?
— Вполне!
