– Давай посмотрим, сможем ли мы найти такие же иероглифы на карте. Они могут означать храм или город. Мне кажется, они должны быть в средних широтах, так что ты возьмешь верхнюю часть, а я – нижнюю.
Через некоторое время Хартли вскрикнул. Он нашел такие же иероглифы. Напарники изучали карту еще полчаса, и им стало ясно, что больше таких иероглифов на карте нет. Было очевидно, что вспышки на карте символизировали пирамиды, а линии между ними должны были быть дорогами. Перед ними лежала церковная карта Венеры.
Предстояло еще много работы. Хартли вскочил и достал результаты измерений из верхней священной комнаты. Он давно подозревал, что угол наклона срезанной вершины пирамиды должен соответствовать лучам летнего солнца. Угол наклона составлял двадцать один градус от горизонта. Он отнял это значение от максимальной зарегистрированной высоты солнца – шестьдесят восемь градусов. Получилось сорок шесть. Это значение не соответствовало числам на карте, но венерианская система была другой. Если бы на Земле широта пролегала от полюса к полюсу, а не в обе стороны от экватора, то тогда это бы походило на то, что было сделано на этой карте. Трэвис провел быстрые вычисления и перевел венерианские градусы в земные. Ответ был потрясающим. Получалось сорок шесть.
– У нас получилось, – захохотал Трэвис. – Теперь все встало на свои места. Двойные золотые вспышки – это земля обетованная. Благословение Солнца снисходит на них дважды. В тропиках Солнце оказывается в зените дважды в год, поэтому жрецы могут проводить свои кровавые обряды два раза. Я уверен, что у этих храмов будет плоская крыша. Чем выше от экватора, тем больше угол наклона крыши. Ведь они должны поймать лучи Солнца раз в год. Ближе к полюсам угол наклона будет самым большим. За полярным кругом Солнце вообще никогда не встает, поэтому храмов там мало и расположены они далеко друг от друга. Теперь у нас есть ключ, так чего же мы ждем? Вперед!
– Куда? На корабль?
– Еще рано. Мы отправимся в другой город и перепроверим все данные.
Без карты найти другой город было бы непросто. Он находился в низине и всё, что от него осталось – это лишь плоский камень, который вполне можно было принять за выход коренных пород. Они откопали отверстие в крыше пирамиды и сбросили в жертвенную камеру отсасывающий шланг. Заработал насос краулера и вскоре из шланга полилась грязная вода. Напарники пообедали и принялись расширять дыру с помощью ломов. Им не нужно было пробивать дорогу в главный зал у самого основания пирамиды. Столб в верхнем помещении также был украшен соответствующими иероглифами храма. Трэвис и Хартли очистили столб от грязи и сравнили иероглифы с картой. Они совпадали.
Когда они вернулись в краулер, где спрятались от дождя, превратившегося из мелкой мороси в ливень, им пришлось пережить очередное землетрясение. У них было время подумать о том, какое богатство свалилось на их головы.
– Это значит, что вся эта чертова планета принадлежит нам? – спросил ошарашенный Хартли.
Трэвис кивнул.
– Без всяких сомнений.
– Но, что мы будем с ней делать? Жить я здесь не собираюсь.
– Не знаю. Выкинем отсюда Дрисколла и отдадим ее бедным.
Он ухмыльнулся.
– Я тоже здесь жить не собираюсь.
Пробирка с грохотом упала на пол и от нее тут же потянулся едкий дымок.
Паркс, не обративший на это внимания, схватился за край стола и простонал:
– Что-то не так с расписанием, еще и часа не прошло…
Его затрясло и он упал.
Максвелл, сидящий на стуле, резко повернулся к нему, а потом бросил взгляд на часы. Было только два часа. Следующий укол нужно было делать только в три часа. Однако не было сомнений в том, что у Паркса начинаются судороги. Его руки уже дергались, и предательские спазмы смертельной венерианской болотной дрожи постепенно начинали охватывать все тело. Лицо Паркса стало похоже на безумную карикатуру человеческого лица – дикая ухмылка на маске невыносимой агонии.
Максвелл встал и с тяжелым вздохом отодвинул стул. Если у Паркса уже началось, то и у него самого тоже скоро начнется. Максвелл, не торопясь, подошел к ящику с лекарствами и достал из него два блестящих шприца. Он наполнил оба шприца жидкостью из ампул. Паракобрин был не лучшим средством, но это было единственное лекарство, доступное людям. Затем он положил шприцы на «стену плача» – железные перила, прочно закрепленные на тяжелых опорах, – и подошел к скулящему Парксу.
