Как только Велисарий зашел в командный шатер, то все понял. Улыбающиеся лица его военачальников служили достаточным свидетельством. Глубокая гримаса недовольства Маврикия — доказательством.
Увидев это недовольное выражение, Велисарий засмеялся.
— В чем дело, старый ворчун? — спросил он. — Признай правду — ты просто не терпишь, когда планы исполняются, и все идет хорошо. Это против твоей веры.
Маврикий изобразил улыбку, в некотором роде. Если бы лимон мог улыбаться.
— Это неестественно, — проворчал хилиарх. — Против законов человека и природы. — Он поднял в руке свиток и протянул Велисарию. Затем, пожимая плечами, сказал: — Но, очевидно, это не против законов Божьих.
Велисарий с готовностью развернул свиток и просмотрел содержание.
— Ты это прочитал. — Слова прозвучали, как утверждение, не вопрос.
Маврикий кивнул и показал на других офицеров.
— И передал им суть.
Велисарий бросил взгляды на Кирилла, Бузеса и Кутзеса и Васудеву. Грек, два фракийца и кушан, но они вполне могли быть горошинами в одном стручке. Все четверо улыбались. Частично от удовлетворения, увидев, как выполняются планы. В основном от чистого удовольствия, поскольку наконец покончили с маневрами. Конечно, за исключением одного последнего, тяжелого марша — но это будет путь к битве. Они нисколько не сомневались, что этот марш окончится триумфом. Их армия была армией Велисария.
Одна горошина в стручке немного отличалась от других. Улыбка кушана была такой широкой, что, казалось, его лицо сейчас разорвет. Велисарий сурово посмотрел на него и предостерегающе потряс свитком.
— Шлемы остаются на головах, пока мы не зайдем достаточно далеко в кванат, Васудева. Любой кушан, который только расстегнет пряжку до того, как мы спустимся вниз… Я посажу его на кол. Клянусь, что посажу.
Улыбка Васудевы не сошла с лица, даже не стала менее широкой.
— Не беспокойся, полководец. Мы планируем религиозную церемонию после того, как спустимся вниз. Выложим огромную кучу вонючей-трахнутой-глупой варварской дряни. Произнесем короткую молитву, проклиная это дерьмо и обещая ему вечное забытье. — Он виновато развел руками. — Конечно, по праву мы должны бы их сжечь. Но…
Кутзес рассмеялся.
— Маловероятно! Если ты только не хочешь, чтобы мы все задохнулись в дыму. И так будет тяжело дышать, когда десять тысяч человек станут пробираться по туннелю. Даже отправляя их партиями, мы будем частично задыхаться.
Удовлетворенный Велисарий вернулся к изучению свитка. Однако на самом деле он не читал слов. Послание было таким коротким, что не требовалось особого изучения. Просто дата и приветствие.
Его глаза зафиксировались на приветствии, как усоногий рак прикрепляется к камню.
— Слава Богу, мы покончили с этими горами, — заявил Бузес.
— И с этими упрямыми ублюдками раджпутами! — радостно согласился его брат.
На глаза Велисария навернулись слезы.
— Это послание означает кое-что, гораздо более важное для меня, — прошептал он и погладил лист. — Оно означает, что моя жена все еще жива.
Увидев счастье на лице Велисария, его военачальники замолчали. Затем, откашлявшись, Кирилл пробормотал:
— Да. Вполне вероятно.
Велисарий внимательно посмотрел на греческого катафракта. Выражение Кирилла, как он видел, отражалось на лицах братьев и Васудевы. Неуверенность, надежда ради их полководца, но… но…
— На войне случается всякое, — заявил Велисарий, обращая сомнения в слова. — Может, Антонина и мертва. Может, послание отправил Ашот, сообщая нам, когда флот тронется из Асэба.
Он посмотрел на Маврикия. Хилиарх теперь улыбался, точно так же широко, как до него улыбался Васудева. В этом веселом выражении не осталось и следа ветеранского пессимизма.
Велисарий тоже улыбнулся.
— Скажи им, Маврикий. — Маврикий откашлялся.
— Ну, это так, парни. Я только передал вам суть самого послания. Да, определенно, Ашот мог его отправить. Мог его отправить, стоя над окровавленным трупом Антонины. Но я на самом деле сомневаюсь, что тот щетинистый ублюдок стал бы обращаться к полководцу, как… я цитирую: «дорогой и любимый». Даже хотя он и армянин.
Шатер взорвался хохотом. Велисарий весело к нему присоединился, но его глаза оставались прикованными к свитку.
