— Да и какое мне дело? — спросил евнух. И ухмыльнулся. — Что? Ты собираешься сказать мне — что я старый человек, прямо на краю могилы? Я уже это знаю, ты, ублюдок. Я все равно буду делать твою жизнь настолько несчастной, насколько смогу. Даже в то время, пока на меня примеряют саван.
Улыбка Велисария в своем роде тоже была поразительной.
— Совсем нет, Нарсес. Как раз наоборот. — Он постучал по мешочку у себя под туникой. — Конечно, будущее изменилось, по сравнению с тем, которым оно должно было бы быть. Но кое-что останется тем же. Например, естественная продолжительность жизни человека.
Нарсес гневно смотрел на него. Улыбка Велисария сошла с лица, и ее заменило… сожаление? Жалость?
— Такая потеря, — пробормотал он. Затем заговорил более громко. — Я скажу тебе правду, евнух Нарсес. Я клянусь в этом перед Богом. Ты переживешь меня, а я не умру молодым.
Появилась хитрая улыбка.
— По крайней мере от естественных причин. Кто знает, что случится в этом мире, который мы создаем? Но в будущем, которое бы было, я умер в шестьдесят лет. Ты все еще жил.
Челюсть Нарсеса отвисла.
— Ты серьезно?
На мгновение привычная подозрительность Нарсеса исчезла. На это мгновение — очень короткое — морщинистое и чешуйчатое лицо снова стало лицом ребенка. Мальчика — до того, как его кастрировали и бросили в полную горечи жизнь.
— Ты в самом деле говоришь правду?
— Я клянусь тебе, Нарсес, перед самим Богом, что говорю правду.
Подозрение вернулось, подобно оползню.
— Почему ты мне это говоришь? — спросил Нарсес. — И только не надо нести мне чушь. Я знаю, насколько ты хитер. Здесь есть какая-то ловушка.
Гневные глаза евнуха обвели шатер и видимый сквозь проем пейзаж, словно в поисках ловушки.
— Конечно есть, Нарсес. Думаю, это очевидно. Амбиции. — Взгляд Нарсеса резко вернулся к Велисарию.
— Такая потеря, — повторил Велисарий. Затем сказал твердо и уверенно: — Я прощаю тебе твое предательство, евнух Нарсес. Феодора не простит, потому что она не может отбросить свою злобу и неприязнь. Но я могу и делаю. Теперь я клянусь тебе перед Богом, что прошлое прощено. Я только прошу в ответ, чтобы ты оставался верен тому единственному, что привело тебя к предательству. Твоим амбициям.
Велисарий развел руки, словно гигант, держащий невидимый мир.
— Не думай мелко, Нарсес. Не удовлетворяйся мелкой амбицией свалить меня. Мысли по крупному. — Улыбка вернулась. — Почему бы и нет? У тебя все еще есть по крайней мере тридцать лет, чтобы насладиться плодами твоих трудов.
Нарсес быстро бросил взгляд на Рану Шангу. Царь раджпутов стоял снаружи, возможно в сорока футах. Они с Дамодарой дружелюбно болтали с Валентином.
— Не дури, — прошипел он. — Да, я очистил гнездо Дамодары. Он устал до смерти от шпионов Нанды Лала, наблюдавших за каждым его шагом. Но… больше, чем это?
Ухмылка вернулась с полной силой.
— Это армия раджпутов, Велисарий, на тот случай, если ты не заметил. Эти сумасшедшие ублюдки так же склонны нарушать клятву, как ты. Они поклялись в вечной верности императору малва, и этим все сказано.
Велисарий почесал подбородок и хитро улыбнулся.
— Да, поклялись. Но я предлагаю тебе, если ты этого еще не сделал, исследовать природу этой клятвы. Знаешь ли, клятва клятве рознь. В прошлом году я попросил Ирину точно выяснить для меня, в чем поклялись цари Раджпутаны в Аджмере, когда наконец стали союзниками малва. — Улыбка стала очень хитрой. — Они поклялись в вечной верности императору малва, Нарсес. — Велисарий собрался уходить. У края шатра, в отбрасываемой им тени, он остановился и повернулся. — Кстати, Шандагупта не упоминался. Никаких имен, Нарсес. Просто: императору малва.
Он тогда чуть не рассмеялся, увидев лицо Нарсеса. И снова это было лицо маленького мальчика. Однако не лицо доверчивой невинности. Это было горящее готовностью лицо жадного ребенка, увидевшего торт, который его мать только что поставила перед ним в честь дня его рождения.
Ребенка, которого ждет еще много дней рождений. Много, и много тортов.
На пути назад, когда они ехали по неровной почве, Эйд послал только один ментальный импульс. «Смертельны удары Велисария».
