даже страдали из-за того, что многого не знают. Вы же находите свое невежество забавным. — Я намеренно язвил, жалил их. — Поэтому нас с вами наверняка ждет много радостных минут: знаете вы так мало, а позабавить вас так просто, что я предвкушаю очень веселое времяпрепровождение.
Послышалось недовольное ворчание, до слуха моего донеслось: «обнаглел». Улыбок не было, все сердито зыркали на меня. Вот так-то лучше.
— А теперь перейдем к системе мер. Начнем с линейных. Вам, Денэм, о системе линейных мер что-нибудь известно?
— Без понятия.
— Что ж; я объясню, но сначала подожду — смеяться никто но собирается?
Лица у всех были замкнутые, сердитые, настороженные.
— Система, о которой я говорю, кому-нибудь известна?
— Дюймы, футы, ярды, фарлонги, мили. — Это вызвалась веснушчатая толстушка.
— Совершенно верно. Система называется линейной, потому что с ее помощью измеряются различные линии.
Я начал рассказывать, напомнил, что и как мерили в старину, потом перешел к нашим дням, объяснил, как важна система мер для каждого из нас. Они слушали, никаких реплик не было, и остановил меня только звонок.
Обедать в столовую я не пошел. Вчерашний обед не очень меня воодушевил — не привык есть под такой назойливый галдеж. Мама дала мне с собой несколько бутербродов и яблоко, и я пошел в учительскую — там можно перекусить в тишине. Чувствовал я себя так, словно на мне возили воду. Вот не думал, что преподавание отнимает столько сил!
Я начал есть, и вскоре в учительскую вошла мисс Бланшар.
— О-о, привет, вам тоже не нравится здешняя кормежка? — Она села и начала разворачивать пакет с бутербродами.
— Нет, кормят как будто ничего, но уж очень там шумно.
— А для меня эта пища слишком тяжела. Я что-нибудь приношу из дома или, если есть настроение, иду в ресторанчик через улицу. Снаружи вид у него грязноватый, а внутри ничего — чистенько, и кормят неплохо.
Мы разговорились, с ней было легко и приятно, скоро выяснилось, что наши взгляды на книги, музыку, театр и кино во многом совпадают.
— Сегодня утром у вас был страшно удивленный вид.
— У меня? Когда же?
— Во время сбора. Я бы и сама никогда не поверила, что они могут слушать классическую музыку, да не просто слушать — наслаждаться.
— Может, именно эти пластинки пользуются таким успехом? Особенно концерт для двух труб. Он такой громкий, его поневоле будешь слушать.
— Возможно, но сегодня я была на сборе не первый раз, дети и раньше слушали очень внимательно, а пластинки каждый день ставят новые.
— Поразительно.
— Как прошли уроки?
Я вкратце рассказал, как меня встретил класс.
— О господи! Кажется, этот Уэстон был прав.
— Ну, выводы делать рано. Пожалуй, я приму совет Клинти, то есть мисс Клинтридж.
— Она уже взяла вас под крылышко?
Я взглянул на нее, но нашел на лице только улыбку — больше ничего.
— Не совсем так, но если она дала мне верный ключ, чтобы справиться с ними, я им воспользуюсь.
Кончился обед, и учителя стали потихоньку собираться, все спрашивали меня, как прошли первые уроки.
— Слишком зажимать их тоже не надо, — предупредила миссис Дру. — Они совсем не такие злые и плохие, сойдетесь с ними ближе, сами это поймете.
Я вспомнил слова Клинти о миссис Дру и улыбнулся.
— В том-то и фокус, чтобы с ними сойтись. — Писклявый голос Уэстона пробился сквозь мохнатые заросли вокруг его рта. Мне вдруг пришло в голову, что дерни его сейчас за бакенбарду — и стянешь всю бороду, словно старый свитер, а лицо останется голенькое, как спинка общипанного цыпленка.
— А вы сошлись с ними? — елейным голоском спросила Клинти. Кажется, подкалывать Уэстона было ее любимым занятием.
— В классе они меня слушаются, а большего я от них не требую.
— Вот они вам больше и не дают, уважаемый босс.
— Не так страшен черт, как его малюют. Эта пословица к ним очень подходит. — Чопорно поджатые губы мисс Доуз старательно выговаривали каждое слово. Она сидела в углу рядом с мисс Филлипс. Они всегда вместе, всегда о чем-то шепчутся. На мисс Доуз я не мог смотреть без удивления. Ее большие груди совершенно не вязались с полуспортивными туфлями, носками и тонкими суровыми губами, они были, что называется, от другой женщины.
