– Ну? – коротко спросил у председателя.
– Доброе утро, Федор Кузьмич! Полюбуйся! – Председатель развел руками.
– В чем дело, гражданин?
– Официально заявляю! – петушился Макарский. – Меня обманом заманили в эту дыру, а теперь не хотят выпускать!
– Переведи! – попросил Денисов председателя.
Тот вздохнул.
– Вчера товарищ прибыл в колхоз с целью посетить концерт сельской молодежи. Теперь товарищ желает вернуться обратно и высказывает свое недовольство тем фактом, что рейсовый автобус пойдет в район только через три часа.
– Я, между прочим, свой законный выходной трачу! – встрял возмущенный Макарский. – Мне что обещали?
– А что вам обещали? – заинтересовался участковый.
– Мне обещали удобство, комфорт и кучу талантливых самородков! И что я получил? Бездарную деревенскую самодеятельность, невыносимый холод, жесткий топчан и отсутствие транспорта! Вы это называете комфортом?
– Тихо-тихо-тихо! – выставил ладони Денисов. – Успокойтесь. Бездарную, значит? Семен, отправил бы ты его с Витькой своим, а?
Председатель изумленно вытаращился:
– Да как же?..
– Ничего, пешком нынче походишь. Отправь-отправь! Вони на селе меньше станет.
Лицо Макарского перекосилось, но возмущение не вылилось в визгливый протест – таким тоном произнес участковый последнюю фразу, таким взглядом одарил городского, что отбил у того всякую охоту продолжать перепалку.
А Денисов уже повернулся спиной, уже неторопливо шествовал к милицейскому кабинету.
– Ишь ты! – качал головой. – Бездарная самодеятельность…
Ему, присутствовавшему вчера от и до, концерт очень понравился. И, конечно же, больше всего понравилась сцена из «Дамы с камелиями» – родная дочь разговаривала и вела себя как-то по-заграничному, превратившись из вчерашней деревенской школьницы в незнакомую, зрелую и умудренную опытом женщину. «Как в кино!» – шептала ему в ухо Людмила, и он был с нею абсолютно согласен.
– Вчера, значит, горы золотые Катьке сулил, а нынче – вона как…
Денисов обмел на крылечке валенки куцым веником, отпер и тут же плотно прикрыл за собою дверь, разделся в крохотных сенцах, переобулся в удобные разношенные туфли. Валенки внес в комнату, приткнул на просушку к голландке. Присев на корточки, отворил дверцу-заслонку, пошерудил кочергой горящие поленья. Выпрямился, обвел взглядом кабинет – массивный стул, простой стол с выдвижным ящиком, сейф в углу, карта района на оштукатуренной стене. «Голая», без абажура, лампочка под потолком. Аккурат под лампой – табурет для посетителей. Что уж говорить? Неуютный кабинет. Вроде ничего такого неприятного или угрожающего – но оказаться на табурете под лампой панически боялись все в селе. Может, не в обстановке дело, а в энергии, которая скопилась здесь за двадцать пять лет службы?
Участковый стал посреди комнаты и, вперив мрачный взор в закоптившийся потолок, произнес в пространство:
– Ну? Давайте! Начинайте уже.
Предчувствия не обманули: в окно донесся остервенелый лай. Уперев кулаки в низенький подоконник, Денисов выглянул на улицу. Казалось, все собаки Светлого Клина разом сошли с ума. К центру села приближался трактор Петра Красилова – гусеничный «ДТ-75» с экскаваторным ковшом и косым ножом для уборки снега. Зимой в обязанности Петра входило расчищать единственную дорогу в район. Участковый бросил взгляд на наручные часы – половина двенадцатого. Тридцать пять километров туда, тридцать пять обратно – слишком мало времени прошло, чтобы медлительной «дэтэшке» успеть доехать до районного центра и вернуться обратно. Стало быть, по дороге что-то стряслось. Вокруг трактора бесновалась свора – рыча, визгливо тявкая, захлебываясь лаем, яростно бросаясь на траки и испуганно поджимая хвосты, все местные собаки преследовали машину.
– Едрить твою редиску! – озадаченно выругался Денисов и побежал на крыльцо.
Очень медленно, осторожно, явно стараясь не подавить собак, Красилов повернул к кабинету милиции, остановился, не доезжая пары шагов до обледеневшего колодезного сруба.
– Что там? – ежась от холода, попытался перекричать свору участковый.
Выбравшись из кабины на гусеницу и не решаясь спрыгнуть на снег, Красилов коротко ответил:
