Каким-то образом я набрел на драму и философию. Мы читали драматические пьесы в гимназии, и нам раздавали роли. Я придавал своим персонажам гигантские масштабы: положительные герои излучали доброжелательность, скверные люди были воплощением зла. Чтобы развить этот талант, я покупал издания Гете, Шиллера, Граббе, Клейста, Шекспира (в переводе Шлегеля и Тика) и Ибсена в мягкой обложке и брал их с собой в длинные прогулки по лесам и горам вокруг Вены. В уединенных местах у меня были свои уголки; там я сидел или расхаживал, читал и декламировал часами. Пер Гюнт и Фауст были моими любимыми героями: Доврский дед, Мефистофель, Шейлок и Ричард III были моими любимыми драматическими ролями. Вскоре я уже знал наизусть первую книгу Фауста; я часто цитировал пассаж о закате в начале драмы и мефистофелево обольщение в конце второй книги[4]. Мне были по душе легкие рифмы ранних пьес Ибсена (в переводе Людвига Пассарге), но «Ифигения» и «Невеста из Мессины» мне не подходили[5]. Я чувствовал себя уязвленным, когда действие — сильное, захватывающее, полнокровное — разбавлялось бессобытийным интересом к форме, я также пропускал места, в которых герои раскрывали свою душу. Я все еще предпочитаю писателей, которых увлекает ход событий, тем, у которых на первом плане поэзия, откровения о себе или анализ общества. В течение долгого времени это предпочтение вело к тому, что на первом плане в моем списке чтения были детективы. К несчастью, даже в эти невинные рассказы теперь вторгается «смысл».
Философия появилась в моем круге чтения совершенно случайно. Большую часть книг в мягкой обложке я покупал у букиниста. Я также ходил на распродажи, где тонны книг можно было купить за гроши. Они продавались связками — нужно было купить целую связку или не брать ничего. Я выбирал связки, в которых было много романов или драм, но не смог избежать то и дело попадавшихся среди них Платона, Декарта или Бюхнера (материалиста, а не поэта). Возможно, я стал читать эти нежеланные довески из любопытства или просто для того, чтобы сократить свои расходы. Вскоре я осознал драматический потенциал убеждения и был очарован тем, какое влияние аргументы, как мне тогда казалось, могут оказывать на людей. Усвоив несколько страниц из «Размышлений» Декарта, я объяснил маме, что она существует только потому, что существую я, и что без меня у нее не было бы никаких шансов на бытие. (Во время войны я представил то же утверждение в офицерской школе Дессау-Рослау — упакованные в униформу с иголочки слушатели в моей аудитории не могли взять в толк, что им делать с таким постулатом.) В целом мои интересы были довольно пестрыми и рассредоточенными (они таковы и сейчас). Книга, фильм, театральный спектакль или случайно брошенное замечание могли увести меня в любом направлении. Я помню, как посещал дом одного из наших учителей, профессора Винера. Он правил тяжеловесные стихи на религиозные темы, которые я сочинял в двенадцать лет, и пытался как-то структурировать мои литературные склонности. У него было множество книг, в том числе синий трехтомник по химии. Одного этого цвета мне было достаточно, чтобы увлечься предметом.
Своим интересом к физике и астрономии я обязан великолепному учителю физики в нашей школе, профессору Освальду Томасу, который был известной фигурой в венском мире обучения для взрослых. Раз в месяц Томас собирал около двух сотен человек на большой поляне недалеко от Вены, отключал уличный свет и рассказывал про созвездия. Он снабжал аудиторию научными сведениями про звезды и развлекал ее чуть менее научными историями про мифологических животных, богов и людей, которые населяли небо. Он был элегантен, с седеющими волосами, его очки поблескивали, он обладал очаровательным акцентом (родом он был из Зибенбюргена в Венгрии) и дьявольским чувством юмора; дамы всех возрастов были в него влюблены. Он также читал лекции в своем рабочем кабинете и в университете. Я посещал большинство из них и помогал ему в разных делах. На мой тринадцатый день рождения он разрешил мне прочесть свою собственную лекцию. «Две минуты», сказал профессор Томас. Меня пришлось вывести с кафедры по прошествии десяти минут.
