— Дамы и господа, уважаемые члены Прустовской ассоциации! С огромным прискорбием мы вынуждены сообщить вам о безвременной трагической кончине, наступившей вчера вечером…
Жан-Пьер Фушру резко дернулся, отчего стул под ним заскрипел, тогда как Жизель продолжала:
— Так как мадам Бертран-Вердон, несомненно, настаивала бы на проведении сегодняшнего заседания, которое она сама подготовила, было решено следовать намеченной программе с небольшими изменениями. Кроме того, заседание пришлось перенести в этот зал, за что мы еще раз приносим свои извинения. Мы также выражаем свою благодарность директору лицея за понимание и сотрудничество. Я с сожалением должна сообщить вам, что господин Браше-Леже не сможет присоединиться к нам из-за болезни…
Шепот разочарования пронесся по рядам слушателей, и отчетливо было слышно, как кто-то выругался.
— Но профессор Вердайан выступит с докладом, как и было объявлено, и вышестоящие инстанции позволили мне заверить вас, что экскурсия в дом тетушки Леонии состоится завтра в два часа дня под руководством господина Андре Ларивьера. Так что мы надеемся, что, несмотря на трагические обстоятельства сегодняшнего дня, ваше присутствие на этой конференции позволит нам почтить годовщину смерти Марселя Пруста, давая вторую жизнь его произведениям благодаря новому прочтению его текстов, которые…
Шумные аплодисменты, источник которых остался неясен, прервали речь Жизель. Она смутилась, покраснела и закончила патетическим жестом в сторону первого ряда:
— Профессор Вердайан из университета…
Уверенный в себе, профессор поднялся, выудил из портфеля пачку бумаг, поправил очки и, коротко кивнув: «Спасибо, мадемуазель», — начал говорить, заменив только «это большая радость» на «это грустная честь для меня произносить сегодня перед вами речь о плюритекстовой проблематике…».
Он говорил час и сорок минут, несмотря на все более явные признаки усталости аудитории, для большей части которой прочесть хотя бы один раз от начала и до конца хотя бы одну из редакций «В поисках утраченного времени» уже было подвигом, каковой они не имели ни малейшего желания повторять. Едва профессор Вердайан замолчал, как, словно чертик из табакерки, выскочил нелепый человечек, схватил микрофон затянутой в кожаную перчатку рукой, поблагодарил его от имени совета Прустовской ассоциации, объявил, что в связи с поздним часом не осталось ни минуты на вопросы докладчику, и, к великому облегчению всех собравшихся, кроме одного, объявил ежегодную конференцию закрытой.
Жан-Пьер Фушру повернулся к аджюдану Турнадру, который тихонько подсел к нему и в ответ на немой вопрос прошептал на ухо: «Филипп Дефорж. А рядом, с моноклем, — виконт де Шарей».
В суматохе, последовавшей за докладом, до Жан-Пьера Фушру долетали лишь обрывки разговоров, но, направляясь к докладчику, он отчетливо услышал, как Филипп Дефорж обратился к господину с моноклем:
— …так что я не понимаю, почему вас могли бы потревожить, коль скоро вы были в Муазандри.
Воспользовавшись случаем, комиссар вежливо представился двум господам, которые ростом, выражением лица и манерами являли полную противоположность друг другу.
— Комиссар Фушру из судебной полиции. Господин Дефорж, — обратился он к тому, что пониже, — вы не уделите мне несколько минут?
— Прямо сейчас?! — возмутился заместитель директора издательства Мартен-Дюбуа, всем видом давая понять, что он страшно занят.
— Чем раньше, тем лучше, — мягко, но настойчиво ответил комиссар.
— Хорошо, через час или два, раз это так срочно… Мне еще нужно исполнить свои обязанности члена совета и убедиться, что коктейль в «Старой мельнице» действительно отменен…
— Тогда в девять часов, если это вас устраивает, комната номер 5, — любезно предложил комиссар.
Смешавшись, Филипп Дефорж нехотя процедил: «Очень хорошо». Во время этого разговора его недавний собеседник стоял рядом, с надменным безразличием взирая на происходящее. Жан-Пьер Фушру решился на лобовую атаку:
— Господин виконт…
— Шарей. Эдуард де Шарей, виконт д’Омбуа, — сухо произнес тот.
— Вы ведь тоже член совета…
— Действительно.
