— Кстати, как вас зовут?
— Степан Николаевич, могли бы в протоколе посмотреть.
— У меня к вам просьба, Степан Николаевич, как к человеку, у которого много свободного времени и доброе сердце. Я сегодня поссорился с девушкой, но уже жажду помириться — так бывает в любви. Не могли бы вы от моего имени преподнести ей букет роз. Само собой, я заплачу. И за букет, и за труд.
— Это можно, — сказал он и подмигнул, — я тоже когда-то любил с девушками ссориться.
— Зовут ее Оля, — сказал я, доставая деньги из бумажника. — Она работает секретаршей в похоронной фирме «Долина царей». Сейчас я напишу адрес…
— Это где покойник из машины? — удивленно спросил Заклепкин.
— Да, но к нему это не имеет отношения. Просто я немного влюбился по ходу служебного расследования. Наверное, читали в книжках, до чего мы, детективы, народ влюбчивый.
— Не пойду, — сказал он. — И не просите.
— Почему? Я хорошо заплачу: и как посыльному, и как человеку с добрым сердцем.
И тут мимо нас проехал Опрелин на своем «УАЗе».
— Кстати, эта машина вам не знакома, не попадалась на глаза в то утро? — спросил я на всякий случай.
— Молодой человек, — сказал Заклепкин, — перестаньте меня пугать вопросами. Не таких видели, — повернулся и ушел.
Я понял, что разговаривать со мной без санкции прокурора он больше не станет, позвонил Горчицыну из ближайшего автомата и велел ждать меня.
Горчицын приоткрыл дверь, троекратно переспросив «кто», и выглядел более испуганным, нежели Заклепкин. Впрочем, пугливость его нашла объяснение, едва он зажег свет в прихожей: под правым глазом Горчицына темнел синяк — родной брат моему.
— Когда вас приложили? — спросил я.
— Вчера вечером.
— Подробнее.
— Трое поймали в подъезде. Я их запомнил, у одного кличка «Квелый».
— Хорошая кличка для мордобойцы, — сказал я. — Давайте пройдем в комнату, и вы на листе бумаги напишите приметы и вообще весь ход событий с диалогами.
Он послушно сел за стол и взял ручку, а я терпеливо подождал.
— А хуже не будет? — спросил Горчицын, передавая листок.
— Вы забыли указать мотивы избиения.
— Ума не приложу.
— Все-таки напрягитесь и приложите, — велел я и взялся подсказывать, — месть, деньги, ревность, дурная болезнь…
Он замахал руками:
— СПИДом только на уколах заражаются. Я думаю, может быть, Терентьевич. Только ему не говорите.
— А почему не ваши коллеги по сауне?
— Но вы-то что им сделали?
— Согласен. Но почему Терентьевич? Что я ему сделал? В глаза не видел!
— А мне он угрожал: если ты, извращенец, коснешься моей женщины, — сильно пожалеешь.
— И какая женщина его?
— Марина Размахаева.
— Вот как? — удивился я. — И когда же она стала его: до смерти Шекельграббера или после?
— Я им свечку не держал.
— Жалко. А как вы касались Размахаевой?
— Она приезжала на массаж.
— Почему же Терентьевич просто не велел наложнице поменять сауну?
— Я ее тоже просил, но она упрямая. Она всегда делает наперекор.
— А за что, по-вашему, напали на меня? Я Размахаеву даже не гладил.
Он ухмыльнулся:
— Вам лучше знать.
— Хорошо, — согласился я, — к ней еще ездит Поглощаев, но у него-то нет фингала под правым глазом.
— Может, сегодня появится, — философски заметил Горчицын.
— Кстати, что общего у Поглощаева с Размахаевой?
— Спросите у них.
— А вы не знаете?
— Нет и не хочу. Так проще жить.
— Мне казалось, что вы близкий друг Поглощаева. Вместе в Сандуны ходите.
— Если вы думаете, что это я украл в бане его документы, то заблуждаетесь. Мне только в тюрьму угодить не хватало.
— По-моему, там бы вы с лихвой решили свои сексуальные проблемы.
— Не надо, — попросил он слезно, — не издевайтесь надо мной.
Я пожалел о сказанном.
— Вспомните, кто делил с вами кабинку в Сандунах.
— В бане все одинаковые.
Может быть, Поглощаев сам спрятал документы? — подумал я. — А какие у него основания? Во-первых, те, о которых я не подозреваю. Во-вторых, попугать самого себя до смерти. В-третьих, потратиться на частного сыщика. В-четвертых, заподозрить Горчицына. Ну и темная лошадка, этот Поглощаев. Сразу видно советского буржуя. Капиталист исподтишка.
— Мог ли Терентьевич из ревности убить Шекельграббера? спросил я.
— Ну что вы меня все время спрашиваете? — устало сказал Горчицын. — Сами сообразите. Убить, наверное, не мог: нас же не убили. Но его ребята могли перестараться.
