В должное время автобус-развалюха провез Найджела по крутой, узкой главной улице небольшого дорсетского городка и высадил у дома номер 3 на Паунд-стрит. Жилище выглядело прочным, величественным, хотя и не очень большим. В лучах вечернего солнца камень его стен отливал цветом абрикоса.
Медная табличка на двери гласила: «Герберт Каммисон FRCS». Конечно, Найджел тут же вспомнил, что Каммисон изучал медицину. Надо же, этот унылый, диковатый и циничный малый в силу никому не ведомой алхимии вдруг превратился в образчик профессиональной этики и терпения, необходимых для общения с больными. Но то что это тот самый Герберт Каммисон, который как-то ночью развесил на веревке во дворе все ночные горшки, какие только смог достать, сомнений не вызывало. «Tempora mutantur, – пробормотал Найджел, переступая порог, – et nos mutamur in illis» [2].
Облицованный камнем холл был темным и холодным. Служанка взяла у него чемодан и проводила в гостиную. Намерение Найджела с самого начала дать понять Софии Каммисон, что он не потерпит никакой чепухи, так и не осуществилось. Не заметив пары ступенек, ведущих в комнату, Найджел чуть не растянулся в присутствии хозяйки, а пока восстанавливал равновесие, моргая от сильного света, в ушах его раздался веселый голос:
– О, все в порядке! В первый раз это случается со всеми. Я постоянно говорю Грэйс, что надо предупреждать людей.
Найджел обменялся рукопожатиями с обладательницей голоса. Миссис Каммисон оказалась цветущим, хорошо сложенным созданием, розовощекой и голубоглазой, словно воплощенная картинка здоровья. Ей можно было дать любой возраст в пределах от двадцати пяти до тридцати пяти лет, и выглядела она как мечта художника викторианской эпохи для воплощения на холсте образа молочницы, не будь на ней шикарного платья и очков в роговой оправе, которые как-то не вязались с этим образом.
Найджел непроизвольно пробормотал:
– Выходит, Джорджия оказалась права.
– Джорджия… права? Это ваша жена, не так ли?
– Да. Но это длинная и дискредитирующая меня история.
– Так поведайте мне. Можете рассказать ее за чаем. Вы же еще не пили чай, верно? Извините, что не смогла встретить вас – Герберту после полудня понадобилась машина.
Найджел ел с аппетитом, как всегда, и миссис Каммисон взирала на него с неприкрытым удовлетворением, словно мать, наблюдающая за сыном, у которого вновь появился интерес к домашней пище. Спустя некоторое время она напомнила:
– Ну а как насчет дискредитирующей истории?
– Видите ли, – начал Найджел, осторожно подбирая слова, – все дело в вашем письме. По нему я… э… представил вас одной, а Джорджия – другой.
– Ваш рассказ не выглядит как длинная история.
– Вполне возможно. Это потому, что я опускаю… э… дискредитирующие детали.
– Могу себе представить…
– Искренне надеюсь, что – нет. Но серьезно, вы не соответствуете вашему письму.
Глаза Софии Каммисон блеснули. В тон ему она ответила:
– А вы не выглядите как знаменитый сыщик-любитель.
– О боже! – в смущении воскликнул Найджел. – Вы знаете об этом?
– Я читаю газеты. В прошлом году в них столько писали о вас в связи с чаткомбским делом. Именно тогда вы и встретили вашу жену, не так ли?
– Да. А как, по-вашему, следует выглядеть сыщику-любителю?
– Я вам скажу, только сначала поведайте, какой вы меня представляли.
– Ну, как говорят, сами напросились, себе на голову, – начал рассказывать Найджел.
Миссис Каммисон, откинув голову назад, от души смеялась во время его повествования. Ни один мужчина не может оставаться полностью равнодушным к женскому смеху, если она смеется над его идеями… даже если эти идеи не слишком серьезные.
Немного задетый, Найджел заявил:
– Зачем же вы тогда написали такое вводящее в заблуждение письмо? По вашей милости из-за него я проиграл целый фунт.
– Ох, да просто я думала, что к писателю надо обращаться именно таким образом. Решила: если он глупец, то это польстит его тщеславию, если нет – прочтет между строк.
– А поскольку я не прочел между строк, то следовательно?..
– О, я не это имела в виду… в самом деле не это! – воскликнула миссис Каммисон, густо покраснев, что придало ей вид глупышки, сбитой с толку.
