Убийство на кафедре литературы - страница 13

— В разных местах, — мечтательно ответил Юваль, — но я хочу в Эйлат. Может быть, поехать на автобусе в пятницу утром, пропустив школу, по случаю дня рождения, ведь все равно уже конец учебного года? Хотя можно и на попутных добраться после обеда.

Это стало каплей, переполнившей чашу. Михаэль с трудом сдерживал свои эмоции. Юваль ждал ответа.

— Ты хотел бы поехать с друзьями? — осторожно спросил отец.

— Я еще об этом не думал.

Михаэля озарило. Это было спасительное решение, как в тот день, когда Юваль собирался на свою первую экскурсию с ночевкой:

— Может, проведем уик-энд вместе? Я поеду с тобой в Эйлат. У меня там друг, которого я не видел много лет.

— В твоей машине? — недоверчиво спросил Юваль.

Михаэль кивнул.

— Вдвоем?

— А есть кто-то, кого бы ты хотел взять с собой?

— Нет, — ответил Юваль, — но я подумал, может, ты захочешь взять кого-то.

Сын ликовал:

— И я буду плавать под водой?

— Почему бы и нет?

— И мы сможем выехать в пятницу утром и пробыть там до воскресенья?

Михаэль заметил было, что негоже пропускать занятия в конце года, но потом улыбнулся:

— Ладно, шестнадцать лет только раз бывает. Отпразднуем это как положено. Как ты хотел.

Больше вопросов не было, однако слова сына «Может, ты захочешь взять кого-то?» напомнили о необходимости поговорить с ним о Майе. Ладно, подумал Михаэль, поговорю об этом в Эйлате. На берегу моря.

Впереди еще две недели, мало ли что может случиться за это время. Глядишь, он простудится.

И вот они уже два дня в Эйлате. Михаэль, лежа на пляже, проглядывал журнал «К морю». Не мог оторваться от этого журнала, хотя привез с собой кучу книг. Солнце стояло в зените, из-за жары Михаэля клонило в дрему, но он не мог ей отдаться из-за неясного душевного беспокойства, вроде бы беспричинного, которое свило гнездо в его сердце со времени отъезда.

Сегодня утром он успокаивал себя тем, что вчера все прошло нормально, что Узи лично занимается Ювалем, что у сына лучшее снаряжение, что завтра все, слава Богу, закончится и они спокойно поедут домой, в Иерусалим.

И тут он увидел в журнале заголовок «Есть ли у тебя дыхательная трубка?» и стал читать статью: «Не существует никаких стандартов на вентили и регуляторы — вся ответственность за их использование лежит на самом аквалангисте». Он прочел всю статью и решил дать ее почитать Ювалю, как только тот выйдет из воды.

«Если во время спуска под воду, после того как пловец освоил устойчивое положение в разных слоях воды, в его акваланге обнаружилась неисправность подачи воздуха, пловцу требуется немедленно всплыть; на берегу ему сделают искусственное дыхание», — сообщал инструктор в статье. Михаэль заметил, что читает с большим интересом.

«Манометр показал падение давления до нуля во время вдоха через клапан».

Погружение должно было закончиться через четверть часа. Михаэль подошел к кромке берега. Клуб был полон.

Никто моего сына не бросит, успокаивал он себя. И тут увидел человека в резиновом подводном костюме. Двое вынесли его из лодки и положили на берегу.

Первая мысль — о Ювале — тотчас была отвергнута: человек, снявший маску, был не Гай — инструктор Юваля, а Моти — инструктор, с которым Михаэль познакомился вчера. Рядом с ними была женщина в подводном костюме — наверно, учащаяся курса, подумал Михаэль. Он не мог различить выражения лиц тех двоих, что вынесли на берег третьего, но по тому, как они бросились к телу, распростертому на песке, он понял, что случилась трагедия. Предположение подтвердилось, когда Моти вынул нож и разрезал резиновый костюм лежащего. Женщина побежала к небольшому каменному зданию клуба неподалеку от Михаэля.

Моти начал искусственное дыхание «рот в рот». Михаэль не мог отвести глаз от этого зрелища. Он не помнил, как оказался рядом, ожидая, что лежащий начнет дышать. Вместе с Моти Михаэль стал про себя считать вдохи и выдохи — попытки вдохнуть жизнь в распростертое тело.

Капитан Михаэль Охайон видел в своей следовательской работе множество трупов и все ждал, когда же достигнет наконец душевной стойкости следователей из телефильмов. Но всякий раз он заново удивлялся тому, что после очередной трагедии, которую ему предстояло расследовать, на него накатывали необъяснимый страх, тошнота и порой даже жалость к тому, кто еще недавно был живым, — в то время как от него требовалось холодное профессиональное внимание.