Барбара была урожденной Уилер, из Аксбриджа, родилась «в конце пятидесятых», как она говорила людям, кокетливо привирая. Ее отец работал бригадиром на железнодорожном участке, а мать была простой домашней клушей. Родители нажили шестерых детей. И только Барбара уродилась красавицей. Семья жила в тесном доме с бетонированным двором. Барбара делила спальню с тремя сестрами, которые теперь сами стали такими же, как мать, наседками. С детства Барбара привыкла защищать свое жизненное пространство и вещи с яростью тигрицы. Она смеялась над дешевой одеждой и косметикой сестер, презрительно фыркала, когда они брызгались американскими духами из универмага Вулворта[18]. Сама же она в пятнадцать лет начала воровать — кремы, духи, лосьоны, отдирая от них ценники и зная, что никто у нее дома не знает марок продукции.
После того как ее сестры пошли работать на местную кондитерскую фабрику, Барбара устроилась секретаршей к адвокату и вступила, как ей казалось, на скользкий склон, который должен был вывести ее из вонючего и уродливого окружения на уровень среднего класса. В тот мир, где не нужно отправляться в парк, полный вопящих детей и брешущих собак, для того чтобы порадоваться траве и деревьям, а можно иметь их в собственном саду. Где люди стирают одежду прежде, чем она действительно испачкается, где мужчины пожимают друг другу руки, а женщины приветствуют друг друга, прикасаясь к напудренным щечкам легкими и ничего не значащими движениями.
Барбара не являлась слишком умной, однако была упорной, работала старательно, не высовывалась, держала рот на замке, но все замечала. Она начала покупать одежду в одном из крупных магазинов в Слофе, стараясь по мере возможностей копировать стиль одежды молодых замужних дочерей владельцев конторы. Так продолжалось почти до ее восемнадцатилетия. Она была все еще девственницей — отчасти потому, что пока еще не встретила того, кто бы ей достаточно понравился, а отчасти потому, что у нее возникла некая смутная догадка по поводу того, что, если она предложит свою девственность серьезному претенденту, это поможет каким-то образом исправить положение, в котором она оказалась благодаря не слишком удачному происхождению. Конечно, Барбара никогда об этом не упоминала, но постоянно переживала, как бы все не выплыло на поверхность из-за того, что большинство сотрудников конторы относились к ней благодушно-покровительственно.
Как раз в ее восемнадцатый день рождения на фирме появился Алан Кейтер. Он был высок, светловолос, с яркими голубыми глазами и курил тонкие коричневые сигары. Он ездил на красной спортивной «кобре» и носил плоские золотые часики. Алан много улыбался, в особенности Барбаре. Он даже прикасался к ней, но всегда мимоходом, так что это ни в коем случае нельзя было расценить как оскорбление: рука, положенная на плечо, легкий обхват за талию рядом с картотечным шкафом. Ее саму поразили вспышки восторга, которые ее охватывали, когда он поступал подобным образом, но Барбара молчала, не сознавая, что ее учащенное дыхание и розовеющая кожа выдавали ее с головой.
Однажды вечером в середине лета Алан задержался в конторе. Он собирался сразу после работы ехать играть в теннис и зашел в гардеробную, чтобы переодеться. Барбара никогда не уходила раньше, чем он. Она по вечерам печатала на машинке и как раз зачехляла ее, когда он возник перед ней в коротких шортах и белой тенниске. Все остальные уже ушли. Алан остановился перед ней и долго смотрел, сначала на лицо, потом — на все остальное. Затем он запер дверь на замок и сказал, что давно ждал этого момента. У Барбары подкосились ноги. Он приблизился к ней и проговорил: «Показать тебе, что ты со мной делаешь?» — и направил ее руку. Перед тем как окончательно забыть обо всем, когда Алан расстегнул ее блузку, Барбара словно наяву увидела их двоих в дверях старой деревенской церкви, себя, конечно же, в белом, а Алана во фраке. Представила, что потом будет шампанское, свадебный торт и другие сладости…
— Ты такая милая, дорогая. — Он расстегнул ей бюстгальтер. — Ну, давай же, в чем дело? Ты же не хочешь сказать, что удивлена?
