опуститься на стул. Одна ягодица опиралась на хрупкое сиденье, другая висела в воздухе, и мой собеседник, глядя на меня, с трудом сдерживал улыбку.
— Почему вы не рассказали, что не так давно вы с Мередит поссорились? — Я намеревалась просто задать вопрос, но это прозвучало как обвинение.
Шилдс немедленно занял оборонительную позицию.
— Уж не знаю, кто вам наплёл такой ерунды, — раздражённо парировал он, — но всё враньё.
— Я узнала об этом из весьма авторитетного источника…
— Да хоть от Папы Римского! — перебил Шилдс. — Мы с Мерри никогда не ссорились. — Немного успокоившись, он продолжил нарочито терпеливым тоном: — Когда, мы начали репетировать, я думал только об одном: как бы побыстрей запустить пьесу. Возможно, в тот период между нами и наступило охлаждение. У меня просто больше ни на что, кроме работы, не оставалось времени. Но потом всё наладилось.
— Мередит говорила, что вы расстались, потому что она совершила нечто непростительное. Что именно, она не сказала, но употребила именно это слово — "непростительное".
Шилдс наморщил лоб, сдвинул брови, и над его носом пролегли две глубокие складки. Однако очень скоро лицо режиссёра разгладилось.
— Господи! Я понял, в чем дело! — объявил он. — Поначалу у Мерри возникли небольшие трудности с ролью. Драматическая часть ей отлично удавалась, но роль требовала и комедийных навыков, а у Мерри не было опыта игры в комедиях. И она немножко тормозила, вот и всё. Я твердил ей, что репетиции на то и существуют, чтобы овладеть ролью. — Его голос смягчился. — Но Мерри была… то есть… она ужасно взыскательна к себе.
Неловко было его терзать, но, в конце концов, для этого я сюда и пришла.
— Простите, но какое это имеет отношение к непростительному поступку, который она якобы совершила?
— Вы не дали мне закончить. Я знал, что к премьере она будет играть замечательно, но Мерри боялась меня подвести. Она говорила, что чувствует себя виноватой, потому что, сама того не сознавая, возможно, использовала наши личные) отношения, чтобы получить роль. Но роль я ей дал лишь по одной причине: она была для неё создана. Наверное, это она имела в виду, когда говорила о «непростительном», о чем же ещё? — втолковывал Шилдс, не спуская с меня пристального взгляда. Вероятно, вид у меня был скептический, и он точно отражал моё внутреннее состояние: я не верила ни одному слову. — Видите ли, Мерри склонна драматизировать ситуацию, все актёры к этому склонны. Заурядную проблему актёр раздует до катастрофы. Мерри очень заботило, как наши отношения влияют на работу. Но, поверьте, никаких обид между нами не было.
Говорил он весьма убедительно. Я была ему даже признательна за то, что так расстарался ради моей особы. Однако убедил он меня лишь в одном: Ларри Шилдс и сам очень хороший актёр.
В офис я вернулась с мятой бумажкой, на которой Шилдс неохотно нацарапал домашние телефоны актёров.
Люсиль Коллинз приветствовала меня чем-то вроде предсмертного хрипа. Увидеться со мной она не рвалась. Но, проявив умеренную любезность и изрядную настырность, я уговорила её впустить меня в дом на следующий день в обеденное время. Правда, сначала мне пришлось обещать, что приду не одна, а с кастрюлькой домашнего куриного бульона.
И лишь в начале шестого, когда уже уходила с работы, я вспомнила, что собиралась позвонить Стюарту Мейсону.
Наверное, стоит объяснить, кто такой Стюарт, чтобы вы поняли, что происходит. Буду краткой, поскольку испытываю некоторую неловкость, когда дело доходит до обсуждения моей сексуальной жизни. Пусть даже в последнее время и обсуждать-то особенно нечего, но всё же…
Стюарт Мейсон — мой бухгалтер, а также друг, ставший любовником, а потом снова превратившийся в друга. Мы знакомы сто лет, Эд ещё не появился в моей жизни, а со Стюартом мы уже были друзьями. Я испытываю к нему симпатию с того самого дня, как он принялся совать нос в мои приходно-расходные книги, хотя поначалу наше общение ограничивалось исключительно рабочим временем. Перемены наступили, когда мы с Эдом поженились. Мы часто обедали вчетвером — четвёртой была красавица жена Стюарта, по имени Линн. Потом, неожиданно, красавица Линн исчезла (понятия не имею, куда и как), и нас осталось трое. А потом умер Эд.
