— Здесь на помощь приходил дядя Артур, — сказал Фабиан.
— Разумеется.
— Он играл активную роль в ее общественной жизни? — поинтересовался Аллейн.
— Я уже говорила, — ответила Терри, — думаю, что это его и добило. Люди говорили о потрясении, вызванном ее смертью, но он был совершенно изношен при ее жизни. Я пыталась воспрепятствовать этому, но бесполезно. Ночь за ночью мы просиживали, работая над записками, которые она передавала. Причем она это совершенно не ценила.
В голосе ее звучали эмоции. «Ого, — подумал Аллейн, — кажется, она раскололась».
— Он так и не закончил свою работу, — продолжала она.
— Что ты имеешь в виду, Терри? — удивился Фабиан. — Какая работа?
— Его эссе. Он начал цикл из шести эссе о пасторальной тематике в поэзии времен королевы Елизаветы. До этого он написал поэму о плато в елизаветинском стиле. Это была его лучшая вещь, как он считал. Он писал очень ярко.
— Терри, — сказал Фабиан, — ты меня озадачиваешь этими откровениями. Я, конечно, знал, что его литературный вкус очень изыскан. Но — эссе? Интересно, почему он никогда не говорил об этом мне?
— Он был очень чувствителен в этом вопросе и избегал говорить о работе, пока не завершил ее. А эссе в самом деле были очень хороши.
— Мне бы хотелось знать об этом, — заметил Фабиан. — Жаль, что он не поделился со мной.
— Я думаю, он должен был иметь хобби, — вступил в разговор Дуглас. — Конечно, он не мог заниматься спортом, так что оставалось только писать.
— Они так и не были закончены, — с глубоким сожалением в голосе продолжала Теренция. — Я пыталась помочь, записывала под его диктовку, потом печатала, но он быстро уставал, и всегда находились более срочные дела.
— Терри, — внезапно проговорил Фабиан, — я, кажется, был к тебе чертовски несправедлив?
Аллейн увидел, как овал лица Теренции изменился.
Это было лицо стэффордской пастушки цвета холодных сливок. Брови и глаза выделены темным, рот — словно твердый алый завиток…
Загадочное лицо, маска, обрамленная аккуратной шапочкой черных волос.
Она сказала:
— Я очень старалась не осложнять положения.
— О люди! — промолвил Фабиан, бросая взгляд, полный нежности и боли, на Урсулу. — Вы всегда создаете трудности.
— Мы? — переспросила она. — Я и Терри?
— Кажется, обе, — согласился он.
Дуглас внезапно подал голос:
— Я не пойму, о чем речь.
— Это неважно, — сказала Теренция, — все равно уже ничего нельзя изменить.
— Бедная Терри, — сказал Фабиан, но, казалось, мисс Линн не очень-то отреагировала на сочувствие. Она вновь взялась за работу, и ее спицы зазвенели.
— Бедная Терри, — подхватил Дуглас игриво, но неловко и снова сел рядом с ней, положив большую мускулистую руку на ее колено.
— Где эссе? — спросил Фабиан.
— Они у меня.
— Я бы хотел их прочесть, Терри. Можно?
— Нет, — холодно ответила она.
— Терри, не будь занудой!
— Мне очень жаль, но он доверил их мне.
— Я всегда думал, — вдруг разоткровенничался Дуглас, — что они с Флоренс были идеальной парой. Они очень любили друг друга. Дядя Артур считал ее такой разумной. Всегда говорил всем, какая она замечательная. — Он хлопнул Теренцию по колену. — Разве не так?
— Да.
— Да, — сказала Урсула, — говорил. Он ею очень восхищался. Ты не можешь отрицать этого, Фабиан.
— Я и не отрицаю. Невероятно, но факт. Он был о ней очень высокого мнения.
— Он ценил в ней качества, которых сам был лишен, — уточнила Теренция. — Жизненную силу. Инициативу. Энергию. Популярность. Наглость.
— Вы судите предвзято, — яростно сказала Урсула, — ты и Фабиан. Это несправедливо. Она была доброй. Доброй, теплой и благородной. Она никогда не бывала мелкой или злобной, и как можете вы оба, которые стольким обязаны ей…
— Лично я ей ничем не обязана, — парировала Теренция. — Я выполняла свою работу хорошо. Ей просто повезло, что она нашла меня. Я признаю, что она была доброй, как бывают тщеславные люди. Она прекрасно сознавала, насколько она добра.
— А благородна?
— Да. Вполне.
— И неподозрительна?
— Да, — произнесла Теренция после паузы, — думаю, что так.
— Тогда я думаю, что стоит пожалеть Флоренс Рубрик, — отважно сказала Урсула. — Я правда так считаю, Терри.
