– Вы меня убедили, – сказал, поднимаясь со стула, Клевахин. – Пусть катится этот чернокнижник… к бениной маме. Меня и без его постной рожи изжога мучает.
– Так мы договорились? – недоверчиво спросил Атарбеков.
– Рука руку моет, Темирхан Даудович. Мент менту глаз не выколет. Можете доложить по инстанциям, что Клевахин хрен забил на их любимца. Пусть порадуются.
– Не забуду… – следователь торжественно потряс руку майора. – Все, что от меня нужно…
"Как же… – думал Клевахин спустя десять минут, когда выпроводил Джангирова, от которого, несмотря на жару в кабинете, веяло могильным холодом. – Так я для тебя, дорогой мой Темирхан Даудович, ножки и раздвинул… Не верь женщине – обязательно когда-нибудь подставит свои прелести другому, не верь прокурору, ему наплевать на твое чистосердечное признание – все равно статью пришьет. А что касается этого чернокнижника, то пусть пока поплавает в мутной водичке. Пока я ему не смастерю железный кукан с зубьями – чтобы не сорвался. Чует мое сердце, что у него рыло не только в пуху, но и в перьях. Интересно, чтобы он запел, узнав, что мне известны его игры с ножиком? Не-ет, брат, Джангирова рано брать на цугундер. Рано. Спешка нужно только при ловле блох…"
Так паршиво старый вор "в законе" не чувствовал себя никогда. Ни в зоне, где его держали неделями в карцере на воде и хлебе, ни во время одного из побегов, когда он провалился под лед и, весь окоченевший, шел наобум, чувствуя, как постепенно, по капле, жизнь сочилась из одеревеневшего тела, ни даже в момент судебного заседания, приговорившего Базуля к "вышке". Он всегда верил, что удача на его стороне.
Наказание карцером не могло длиться бесконечно, а в бараке вора ждала братва, горячий чифирь, стопарик и кусок сала; на пути обледеневшего беглеца обязательно должна была попасться охотничья избушка – так и случилось – где он отогреется и обсушится; "расстрельный" приговор заменили на пятнадцать лет строго режима, который, после того, как опрокинулся очередной генсек и на его место поставили нового полужмурика, скостили до "червонца"[20]. Такую жизнь Базуль себе выбрал с четырнадцати лет, а потому не жаловался, не скулил и считал любые неурядицы временными и не стоящими особых переживаний.
Но сейчас, на закате жизни, когда он наконец вкусил ее другую, сытую и достаточно безмятежную, сторону, Базуль вдруг с невероятной остротой ощутил свой близкий, умопомрачительно глупый и унизительный конец. Удача не просто отвернулась от вора "в законе" – она жестоко посмеялась, "опустив" его так, как он проделывал это в зоне со смазливыми мальчиками.
Однако самым обидным было то, что своим падением он обязан только себе. Кого винить? Балагулу?
Можно, конечно, пустить его на распил – а толку? Голова он, Базуль, с него и ответ. Куда не кинь, везде клин…
Как ни странно, в перестрелке погибло всего четверо – по два человека с каждой стороны – притом один из них поджарился заживо, когда взорвался бензобак "джипа". Зато раненных было шестеро. Если не считать Балагулы, который получил контузию. Скольких продырявили у Чингиза, Базуль не знал, но ему донесли, что приспособленная и экипированная для таких случаев подпольная больничка – бывшая грязелечебница, приватизированная одним из власть предержащих, дружком азиата – была забита "быками" под завязку.
Чтобы как-то сгладить неприятное впечатление от в общем-то неожиданной стычки, Базуль не поскупился и отвалил каждому из своих легионеров по две штуки зеленью, а семьям погибших купил квартиры, машины и дал по десять тысяч долларов.
Лишь Балагула, которого Базуль поначалу сгоряча посчитал единственным виновником кровавого побоища на "стрелке", получил шиш с маслом и корзину с фруктами – больничную передачу. Помощник вора " в законе" лежал отдельно от остальных раненных в охраняемой спецлечебнице для крутых и денежных, куда его, обеспамятевшего, отвезла братва, умыкнув прямо из-под носа ментов, целой оравой примчавшихся на разбор шапок. Он провалялся там почти неделю, полуоглохший и потерявший дар речи; хотя, скорее всего, Балагула просто не хотел ни с кем разговаривать. Сегодня его должны были выписать, и "положенец" ждал, когда он явится к нему, чтобы вместе разобраться в сложившейся ситуации – последние события поколебали веру Базуля в свои силы, и теперь он, как никогда прежде, нуждался даже не в помощи или совете, а в обычной дружеской беседе.
