И вот сегодня Чингиз, который до этого дня даже не заикался по поводу Кургузого рынка, совершенно неожиданно решил покачать права. Чтобы это могло значить?
– Ты серьезно? – сдержанно удивился Базуль, все еще пытаясь найти разгадку необычного поведения Чингиза.
– А разве я похож на трепача? – ответил вопросом на вопрос его визави.
– Тебе виднее, – отрезал постепенно наливающийся гневом "положенец".
– Так что скажешь по поводу рынка? – опять спросил Чингиз.
– А скажу то, что ты, братан, приборзел. Кургузый находится на меже, и тебе это известно не хуже чем мне.
Я первый успел его "прикрыть", значит он мой. Понял? И твой разговор на эту тему – пустая болтовня.
– Значит, по-твоему я балаболка? – в голосе Чингиза появились какие-то новые нотки. – Ты отвечаешь за свои слова?
– Еще как отвечаю, – злобно покривился старый вор "в законе". – А вот ты точно не отдаешь себе отчет во что ввязываешься.
– Не бери меня на понт, Базуль. Мы с тобой сейчас не у "хозяина" на лесоповале, а на "стрелке". Это значит, что мы должны договориться к обоюдной выгоде. Или… – Чингиз многозначительно замолчал.
– Что – или? – Базуль сдерживал себя с трудом, хотя на его лице блуждала неясная – как будто благодушная – ухмылка. – Договаривай.
– Не просекаешь? – Чингиз смотрел на Базуля с виду равнодушно и холодно. – Странно… Я тебя знал, как очень неглупого человека.
– Ты хочешь начать всеобщую разборку в городе? Думаешь, тебе это сойдет с рук? – с издевкой спросил "положенец".
– Умные слова и главное вовремя сказанные, – карикатурное подобие улыбки на миг осветило азиатское лицо Чингиза. – Конечно, такое нарушение паритета очень даже наказуемо. В чем ты скоро лично убедишься.
– Что-то я не пойму твоих намеков…
– О каких намеках идет речь? Говорю тебе прямо: не я, а ты начал разборку. Так кому ответ держать?
Только теперь Базуль понял коварный замысел азиата. Конечно же, Чингиз знал практически наверняка, что к событиям на кладбище "положенец" не имеет никакого отношения. Но уж больно случай подвернулся удобный, чтобы подставить Базуля как последнего фраера. И Чингиз не замедлил им воспользоваться – скорее всего, с чьей-то подачи. Он понимал, что синклит авторитетов не станет глубоко копать, чтобы прояснить картину происходящего в городе, а примет соломоново решение – если на дороге лежит мешающий движению камень, его нужно просто убрать. И от этого приговора не спасут ни трехметровой высоты заборы, ни дом-крепость, ни усиленная охрана. Один точный снайперский выстрел – и доказывай потом свою правоту архангелам в чистилище. Даже если Базуль возьмет в разборке верх, от этого проку будет мало – его все равно обвинят во всех грехах как свои, так и власти, которым революция в кормушке на фиг не нужна. И тогда на него спустят всех псов.
– А не рано ли ты начал делить мое наследство? – спросил Базуль с силой, до хруста в суставах, сжав кулаки.
– Или считаешь себя железным и неуязвимым?
Ему показалось, что Чингиз несколько растерялся. Похоже, он не ожидал, что Базуль так быстро почует откуда дует ветер. И теперь мучительно соображал как вести себя дальше: молчал, прикусив нижнюю губу, и озадаченно пялился на собеседника словно петух на приблудившуюся в курятник индейку – потоптать бы, так нужно высоко запрыгивать и неизвестно как отреагирует на такое нахальство весь скотный двор.
– Что молчишь? Заклинило? – напирал, все больше заводясь, Базуль. – Хочешь свалить все грехи с больной головы на здоровую!? А болт с винтом для хитрой задницы ты видал!? – он изобразил интернациональный жест в русском исполнении. – Запомни, сявка подзаборная – я был вором "в законе" уже тогда, когда ты под стол пешком ходил. А потому, во-первых, хрен тебе, а не Кургузый рынок, а во-вторых, если по твоей милости меня отправят вперед ногами, то ровно через неделю ты последуешь вдогонку за мной. И поверь – уж я об этом позабочусь загодя.
– Какие мы страшные… – Чингиз вдруг мигом потерял свою азиатскую невозмутимость и оскалился, как загнанный в западню волк. – Я тоже не пальцем деланный и мне твои угрозы и оскорбления до лампочки.
