– Я еще не вполне здорова, – предупредила она. – Может быть, и не стану здоровой. Но мне гораздо лучше.
– Значит, все это время…
– Я ведь ничего не знала о том, что тут происходит. Там запрещено пользоваться телефоном и прочей электроникой. Запрещено общаться с родственниками, друзьями и вообще с внешним миром. Таковы правила. Целый месяц ничего такого нельзя. Понимаешь, папа, это был мой последний шанс. Единственный.
Саймон просто онемел.
– Мне надо вернуться в клинику. Ты должен понять. Я еще не готова жить в реальном мире. Мне разрешили выйти на двадцать четыре часа, и то лишь из-за крайней необходимости. Мне нужно вернуться. Даже за это короткое время здесь я чувствую, как меня все сильнее тянет…
– Возвращайся, конечно, – сказал Саймон. – Я тебя отвезу.
Пейдж снова повернулась к матери:
– Это все из-за меня.
– Нет, – откликнулся Саймон. – Ты не должна так думать.
Саймон подвинулся к ней поближе. Какая же она хрупкая, она все еще чертовски хрупкая, и теперь его охватила тревога: что, если Пейдж станет осуждать себя, возьмет на себя вину за случившееся? Вдруг это чувство заставит ее снова погрузиться в мир наркотических грез?
– Ты ни в чем не виновата, – сказал он. – Никто тебя ни в чем не винит, и меньше всего мы с матерью. Договорились?
Она кивнула, но как-то неуверенно.
– Пейдж…
– Да, папа.
– Ты не хочешь рассказать мне, что произошло?
– Когда я вернулась в комнату и увидела мертвого Аарона… я скрылась. Я думала… Мне казалось, полиция решит, что это я его убила. Это было ужасно… что с ним сделали, но какая-то часть меня… не знаю… Аарона больше нет. Наконец его нет со мной. И какая-то часть меня почувствовала себя свободной. Понимаешь?
Саймон кивнул.
– И тогда я обратилась в клинику.
– А откуда ты про нее узнала? – спросил он.
Она сощурилась и отвернулась.
– Пейдж!
– Я и раньше бывала там, – сказала она.
– Когда?
– Помнишь, когда ты увидел меня в Центральном парке?
– Конечно.
– Вот перед этим я и была в той клинике.
– Погоди… когда?
– Прямо перед нашей встречей. Хотела избавиться от зависимости. И все шло хорошо. По крайней мере, мне так казалось. А потом меня отыскал Аарон. Однажды вечером он проник в мою комнату. И ширнул меня, когда я спала. И на следующий день я вместе с ним удрала оттуда.
У Саймона голова пошла кругом.
– Подожди, ты говоришь, что была в реабилитационном центре прямо перед тем, как я увидел тебя в парке?
– Да.
– Не понимаю. Как ты его нашла?
Пейдж посмотрела на кровать.
Саймон не мог этому поверить.
– Твоя мать?
– Да, это она отвела меня туда.
Саймон тоже повернулся к Ингрид, словно ждал, что она прямо сейчас очнется и все объяснит.
– Я пришла к ней, – сказала Пейдж, – это была моя последняя надежда. Она знала, что есть такая клиника. Она тоже была там, давно, много лет назад. «Они там все делают не так, как везде», – сказала она. Ну я и попробовала. И все стало получаться. А может, и нет… обвинять другого в том, что случилось, легко, но может быть…
Удар, нанесенный ему новыми откровениями, был силен, но Саймон выдержал его, пытаясь сосредоточиться на главном.
Его дочь вернулась. Его дочь вернулась, и она больше не наркоманка.
Следующий вопрос он задал как можно более мягко:
– Почему мама мне не сказала, что она тебе помогает?
– Это я ее попросила. Пригрозила: если скажет, я откажусь лечиться.
– Почему ты не хотела, чтобы я знал?
Пейдж повернулась к нему. Он заглянул в исстрадавшиеся глаза своего ребенка и подумал: как давно он не смотрел на нее по-настоящему, как вот сейчас.
– Потому что вспоминала твое лицо, – сказала она.
– Что?
– Когда у меня что-нибудь не получалось, когда я подводила тебя, у тебя было такое разочарованное лицо… – Она замолчала и помотала головой, словно хотела избавиться от этого образа. – И если бы у меня снова ничего не вышло и я увидела бы твое лицо, мне не давала бы покоя мысль о самоубийстве.
Саймон снова прикрыл ладонью рот.
– О милая…
– Прости меня.
– Не надо. Прошу тебя. Мне больно от мысли, что из-за меня ты так чувствовала.
Пейдж принялась нервно расчесывать руки. На них еще виднелись точки былых уколов, хотя уже не очень отчетливые.
