– Он захотел со мной встретиться. Я имею в виду, мой сын. Но я отказалась. Можете себе представить, как это было трудно, мистер Грин?
Саймон покачал головой.
– Нет, не могу, – через силу выговорил он.
– Понимаете, мне достаточно знать, что мой сын счастлив. Это должно было случиться. Именно этого желал для него тот, чье имя – Истинный.
Саймон подвинул свою руку поближе к ее руке. Старая женщина взяла ее. Они сидели в темноте, а где-то в дальних помещениях больницы шелестела музыка.
– А потом я узнала, что моего мальчика хотят убить. – Она наконец опустила глаза и встретилась с ним взглядом. – Я всю жизнь прожила, склонив спину ради своей веры. Но это… если согнешься чересчур низко, можешь сломаться. Вы меня понимаете?
– Конечно.
– Поэтому я должна была остановить их. Я зла никому не хотела. Просто у меня не было выбора.
– Спасибо вам, – сказал Саймон.
– Мне уже пора возвращаться.
– Куда?
– В Прибежище Истины. Это все еще мой дом.
Мать Адиона встала и направилась к двери.
– Прошу вас, – сказал Саймон и судорожно сглотнул. – Моя дочь… Она ведь встречалась с одним из этих сыновей.
– Я слышала об этом.
– Она пропала.
– И об этом тоже слышала.
– Прошу вас, помогите, – сказал Саймон. – У вас ведь тоже есть дети. Вы должны понять меня.
– Я понимаю. – Мать Адиона открыла дверь. – Но больше я ничего не знаю.
И она ушла.
Через неделю Саймон стал умолять Фагбенла позволить ему посмотреть папки дела. Фагбенл, вероятно из жалости, уступил.
Ингрид, похоже, становилось лучше, так что здесь появился просвет. Вопреки тому, что показывают по телевизору, из комы выходят не сразу. Этот процесс протекает примерно так: два шага вперед, один назад. Ингрид пришла в сознание, они даже разговаривали два раза, но совсем недолго. В обоих случаях сознание ее было совершенно ясным, и это вселяло светлые надежды. Но с тех пор прошло уже больше недели – и никаких улучшений.
С того самого дня, как Саймон был ранен, он продолжал свои поиски, потому что главный вопрос оставался без ответа.
Где же Пейдж?
Дни шли за днями, складывались в недели, а ответа так и не было.
Так прошел месяц.
Через месяц после ранения Саймон наконец вполне поправился. Он поехал на автовокзал Порт-Аторити и сел в автобус до Буффало. Все семь часов поездки Саймон бездумно смотрел в окно в тщетной надежде, что его осенит светлая мысль.
Ни единого проблеска.
По приезду он два часа бродил вокруг автобусной станции. Саймон был уверен, что, если он просто несколько раз обойдет это здание, ему явится какая-нибудь подсказка, попадется на глаза какой-нибудь след.
Но – нет, ничего.
Совершенно разбитый – вероятно, сказалась долгая и быстрая езда, – Саймон снова залез в автобус, откинулся на спинку кресла и проделал семичасовой путь обратно.
И снова он всю дорогу таращился в окно.
И снова ни единого проблеска.
Было уже почти два часа ночи, когда автобус остановился в Порт-Аторити. Саймон спустился в подземку и поехал в больницу. Хотя Ингрид все еще была без сознания, ее уже перевели из палаты интенсивной терапии в отдельную. В ней поставили еще одну койку, чтобы он мог спать рядом с женой. Иногда по вечерам Саймону казалось, что Аня и Сэм нуждаются в нем дома. Но большинство вечеров, как и этот, он возвращался в Вашингтон-Хайтс, целовал жену в лоб и ложился спать рядом, на свою койку.
Впрочем, этим вечером, ровно через месяц после той злосчастной перестрелки, явившись в палату к Ингрид, Саймон обнаружил, что в ней есть кто-то еще.
Свет был погашен, поэтому он видел лишь силуэт женщины, сидящей у кровати Ингрид.
Саймон застыл на месте. Глаза его широко раскрылись. Обе руки Саймон прижал к губам, но не смог до конца заглушить крик. Колени его подогнулись.
И в этот момент Пейдж повернулась к нему и сказала:
– Папа?
И Саймон разрыдался.
