На собаку сверкнули два глаза, в которых он без труда прочитал свирепую ненависть. Это была большая дикая кошка.
Темпест был прекрасным бойцом, справедливо полагавшимся на силу своих мышц и своих челюстей. Но сейчас он должен был вступить в сражение с совершенно новым для него противником, боевые качества которого были ему неизвестны. И схватка показалось ему такой необычной, что он отскочил назад, словно пытаясь избежать столкновения.
Дикая кошка сражается молча, ее когти — это смертельно опасное оружие, а когда ее зубы рвут плоть врага, ни один звук не вырывается из ее горла. Темпест видел в лунном свете перед собой мощное гибкое тело, и ему совсем не хотелось вступать в борьбу с таким серьезным противником.
В это время крылья совы шевелились все тише; большинство крупных перьев из них было уже выдрано; кривой клюв все еще открывался, но из раны на груди продолжила сочиться темная кровь. Наконец, сова замерла. Ее победитель отпустил добычу и замурлыкал.
Темпест в это время вел себя весьма странно. Он кружился вокруг кошки, негромко поскуливая; кошка с удивлением посмотрела на него, и злоба в ее глазах исчезла. Она продолжала громко мурлыкать.
— Митци! Митци!
Разумеется, Темпест не произносил эту кличку, но кошка, похоже, поняла его ворчанье, подошла к собаке и принялась тереться о ее голову.
Это была Митци, большая кошка, обитавшая на кухне Грейвтона. Она тоже сбежала из замка и последние месяцы жила в лесу.
Митци и Темпест давно были друзьями, и даже ели из одной миски, никогда не ссорясь. Темпесту нередко приходилось защищать Митци от нападений других собак.
А теперь? Вернулись ли к ним, в их небольшие головы животных, воспоминания о былой дружбе? Кто знает? Поняла ли Митци, что Темпест первым напал на сову и таким образом спас ее котят от верной смерти?
Большая кошка с благодарностью потерлась о высокий бок своего старого друга, и Темпест почувствовал, что его сердце перестало быть таким одиноким.
Потом он вернулся вместе с Митци к трупу совы, и они разделили ночную трапезу.
Котята тоже выбрались из укрытия и принялись карабкаться на спину овчарки, показывая громким мяуканьем удовольствие от общения.
Осень высыпала на лес свое золото. Утки-мандаринки, другие утки и зимородки громко перекликались на разных языках. Над болотами звучал призыв к великому путешествию. Водоплавающие птицы собирались в большие стаи, поворачиваясь клювами к югу, к теплым странам, призывающим их к отлету.
В октябре в небе стали появляться большие косяки птиц, улетающих на юг.
В тумане то и дело раздавалось курлыканье журавлей:
— Куда мы летим? Мы летим туда, где нас ждет солнце!
После полудня все обитатели болот поднялись высоко в небо, сделали несколько кругов над покинутыми гнездами и с громкими криками умчались на юг.
Темпесту показалось, что без птичьих криков и без шума крыльев болото стало пустым и мертвым. Ему, конечно, пришлось бы сесть на диету, не появись у него такой замечательный напарник, как Митци.
Митци не любила водоплавающих птиц, и она дала понять своему товарищу, что лесная столовая полна других вкусных блюд.
Она привела Темпеста на заросшую высокой травой прогалину, где расположились на отдых куропатки. Ночью они дружно напали на уснувших птиц.
Кошка наловчилась выискивать в зарослях тетеревов и фазанов; она вспугивала их, и челюсти Темпеста ловко хватали птиц налету, а кошка отлавливала растерявшихся и отставших от стаи птиц своими когтистыми лапами.
Они никогда не спорили из-за добычи, помня о том, как ели в замке из одной миски.
Темпест объявил войну племени диких кроликов, которых он добывал для своей напарницы и ее малышей.
Однажды утром Темпест почувствовал в воздухе нечто неприятное: сухое и колючее. Он вспомнил огонь в камине замка и понял, что скоро станет холодно, и что против нового коварного врага невозможно использовать ни зубы, ни когти.
Митци устроила логово под стволом упавшего дерева, в щели, слишком узкой для такого большого животного, как Темпест, и тому приходилось устраиваться на ночлег снаружи.
Скоро холод усилился, и по утрам иней покрывал ветви, а земля становилось твердой, словно камень. Камыш по берегам водоемов высох, побурел и стал таким хрупким, что ломался при самом небольшом порыве ветра. Появлявшийся на лужах слой льда хрустел под ногами. Фульк, не относившийся к числу птиц-мигрантов, перестал подплывать к берегу и не покидал недосягаемый для хищников островок, ставший зимней квартирой для его семейства.
