— Нам бы только не дать воде через дамбу перекинуться, тут мы должны накрепко стоять. Сколько уж наших здесь полегло…
— Все так… Не след нам терять время на споры. У белой лошади сейчас силища…
— Да, силы у нее хоть отбавляй… А мы ее усмирим. Вот этими лопатками усмирим. Да и потом насчет лошади — это все сказки…
— По-твоему, и всемирный потоп — тоже сказки? Уж ты мне поверь — ночью все здесь погибнет под водой…
Старик поднялся, взвалил на спину мешок и пошел отвязывать кобылу. Сидро проводил его до ворот и сокрушенно следил, как старик, сев на лошадь, пустил ее шагом и скоро пропал в темноте.
Глава десятая
Весна пришла ночью
С каждым днем Мариана чувствовала все сильнее, как тело ее наливается ласковой до боли истомой — это ощущение приносилось с берегов Тежо вместе с ароматом северных вершин и запахами полевых цветов. Среди безмолвия Лезирии распускались зори, — их красные отсветы, казалось, были покрыты нежной пыльцой.
И в Мариане все откликалось на призывы этого неторопливо-настойчивого обновления, которое было рассеяно повсюду: в свежести воздуха, в запахе земли, в магическом гипнозе буйного солнца. Теперь она поднималась на рассвете («и куда тебя только носит в такую рань», — ворчал старик) и подставляла лицо и плечи легкому ветру, прилетавшему с востока верхом на первом солнечном луче. Тоска, которая не покидала ее всю эту долгую зиму, как будто совсем исчезла. Глаза Марианы с жадностью вбирали новые краски, новые смягченные контуры и нежную, еще неотчетливую прозрачность всходов. Внизу, в долине, уже виднелись зеленые пятна травы, и зелень выглядела так неправдоподобно, что Мариане неудержимо хотелось ринуться туда, растянуться на траве, теребить ее сочные тугие стебли, щедро вспоенные рекой.
Она снова стала следить за собой, и даже походка ее изменилась: исчезла вульгарная манера вызывающе раскачивать бедрами, когда при каждом шаге юбки взлетают выше колен. Да и все в ней сделалось проще и естественней — только оттого, что теперь она верила: она уедет отсюда. Вернется к себе в деревню, — когда, про то она не думала, но она знала, что вернется, — и было так чудесно мечтать об этом. А вдруг ей снова придется бродяжничать бездомной, как в те времена, когда ее подобрал Добрый Мул? Все равно она не останется с ним, ни за что, ни за что на свете! Пусть лучше она будет терпеть и зной, и лихорадку, и голод, пока смерть не оборвет ее молодую жизнь.
Старик видел, что с Марианой что-то творится. Но он старался ничего не замечать и упорно гнал от себя беспокойную мысль, боясь додумать ее до конца. Ему вспоминалось, что в молодости он тоже, бывало, то падал духом, то без причины веселился — все по милости погоды, и у него просыпалась надежда, что с Марианой как-нибудь обойдется. Пускай себе покуролесит малость; зима придет — образумится. «Я ведь тоже долго не протяну. Ну, еще с годочек… Да, уж самое большее — год…»
Рыночная площадь, куда пригнали быков для отправки в Испанию, гудела, словно улей. В тени навеса Рыжик и дядюшка Жоан с жаром толковали о сбежавшем быке: могучее животное, покрытое буро-грязной шерстью, вырвалось из загона, подняв на рога калитку.
— Вот, поди ж ты, скотина, а тоже соображает, как на волю выбраться, — удивлялся Рыжик, теребя свою пламенеющую шевелюру.
— Скотина — это только так говорится. Мол, грубое животное! А я тебе скажу, что не всякий человек с этим животным по уму сравниться может, — бык-то посмекалистей будет, я-то уж их знаю.
— Ну, дядюшка Жоан…
Старик выколотил трубку о край стола и принялся снова набивать ее табаком.
— Что ты смыслишь в быках, Рыжик! Тебе еще набираться да набираться ума-разума… Целую неделю ты слушаешь мои истории о быках и коровах, а все удивляешься. Да и не мудрено, иная история и впрямь смахивает на выдумку. Скотина эта только что говорить не умеет, а понимает все. Ты вот небось и не слыхивал, что быкам ничего не стоит перемахнуть ночью через ограду, коли вдруг им в голову взбредет отправиться в гости к подругам-коровам? И что ты думаешь — все у них, как у людей. С дороги ни в жизнь не собьются. Похоже, что даже время они по звездам и по ветру узнавать могут. Доберутся к ночи до коровьего стада, схоронятся неподалеку и высматривают своих подруг.
