Однако уже в «Шакале» Редол более последовательно, нежели в предшествующих частях основного повествования, разрабатывает тезис «человек по природе добр». Он ярко и убедительно показывает, как сопротивляется здоровая человеческая натура насаждению в ней противоестественных инстинктов, как до последнего борется человек за собственную душу и как трагически воспринимает он утрату своей человеческой сути.
Этот тезис лег в основу второй — и главной — темы А. Редола — темы нравственного возрождения человека.
С первых страниц романа в настойчивом рефрене «Немых криков» звучит эта светлая и гуманистическая тема борьбы за героя. Она воспринимается нами как мажорная тема в симфоническом произведении: в ее разработке чувствуется мастерство большого художника, виртуозно владеющего тайнами гармонии. Эта тема сопровождает основную, минорную, тему романа, оттеняя ее и одновременно полемизируя с нею. Обе темы органически связаны между собой, пронизывают одна другую, и это не может быть иначе, ибо речь идет о человеческой жизни, в которой настоящее неотделимо от прошлого, а будущее от настоящего.
За «героя» борется его земляк, его «биограф», устами которого Редол излагает свое кредо писателя и гражданина: человек по природе добр, нужно верить в человека.
Верить в человека растленного, жестокого, циничного очень трудно. Не раз во время исповеди Алсидеса его исповедник задыхается от гневного отвращения к сидящему перед ним человеку, затыкает уши, не желая больше выслушивать от него омерзительные подробности его жизни и «работы» в Иностранном легионе, и все же он не может оттолкнуть его от себя, не может лишить его последней надежды, последнего утешения.
Земляк и «биограф» Алсидеса видит свой долг в том, чтобы до конца бороться за своего «героя», ибо смысл его собственной жизни в борьбе за счастье людей.
Кульминационной главой, в которой, как в фокусе, сосредоточены все перипетии сложных и противоречивых взаимоотношений «героя» и «автора», Алсидеса и его земляка, является глава под названием «Это — неправда!». В этой главе конфликт между «героем» и «автором», назревавший постепенно уже в предшествующих главах-наплывах, достигает своего апогея. Суть конфликта сводится к тому, что Алсидес, прослушав в «авторской» записи один из наиболее драматических эпизодов своей собственной жизни, бурно протестует против лжи художественного вымысла.
Разумеется, смысл вышеназванного конфликта отнюдь не исчерпывается спором о принципах создания художественных произведений. Смысл его гораздо глубже: «автор» выступает в этом конфликте как адвокат своего «героя» и защищает его в первую очередь от него же самого. Он стремится отыскать в Алсидесе черты, которых тот сам в себе и не подозревает, он комментирует его поступки с позиции «человек по природе добр» и пытается найти в них мотивы, которые подтвердили бы правоту этого тезиса. В беспорядочном, запутанном, противоречивом рассказе Алсидеса он упорно ищет те истоки и пути формирования его личности, которые помогли бы ему, «автору», оправдать (прежде всего в своих собственных глазах) этого потерявшего себя человека, ибо он верит, что таким Алсидеса сделали люди и, значит, другие люди, в первую очередь он сам, должны помочь несчастному, одичавшему парню найти себя.
В этой глубоко гуманистической борьбе «автора» за своего «героя» и заключается сущность описываемого конфликта. В последующих главах «автор» формально отказывается от своей авторской роли, и рассказ ведется непосредственно от лица самого Алсидеса. Это вызвано не столько чисто сюжетными мотивами, содержащимися в конфликте «автора» с «героем», сколько потребностью в максимально непосредственном эмоциональном воздействии. Рассказ Алсидеса, сбивчивый, фрагментарный, алогичный в своей исступленной жажде самооправдания, с бесконечными назойливыми возвращениями к тому, что было пережито им однажды ночью, по своей интонации как нельзя более соответствует характеру описываемых событий, всему этому жестокому хаосу военных действий, карательных экспедиций, массовых расстрелов, садистских «развлечений» в тылу.
