— Исполняйте все, что прикажет вам этот сеньор, — все это делается для вашего же блага. Он вас всех обеспечит работой. Если вдруг кого из вас зацапают — держите язык за зубами: ни про пароход, ни про то, куда направляетесь, ни гугу. Но я уверен, что все обойдется как нельзя лучше. Да хранит вас бог.
Они пожали друг другу руки, и сеньор иностранец сказал еще «хайль» и поднял руку кверху, а наш ответил ему таким же манером. Мы остались в трюме одни. Все переглядывались и молчали: был приказ не курить и не разговаривать, покуда не выйдем в открытое море. Лица у всех помрачнели, а один забился в угол и захлюпал, закрыв лицо руками. У меня тоже глаза были вроде на мокром месте, но в душе я радовался путешествию, словно мышь большому куску сала. Еще бы: впереди работа, и за нее будут платить хорошие деньги, и женщины, много женщин, — разве в наших краях такое увидишь. У нас одним помещичьим сынкам раздолье, а такие, как мы, нищими родятся, нищими и помирают.
Не успели мы выйти в море, как оно, проклятое, начало раскачиваться, и судно наше вовсю заплясало на волнах. Ни в жизнь не думал, что столько у моря силы да ярости. Нас уже бросало друг на друга, и мы валились в кучу, пароход кренился набок — вот-вот перевернется, а буря знай все пуще наяривает. Иные пытались пробраться к люминатору, или как их там называют, ко их с размаху швыряло обратно, и никто уж не мог сдержаться: блевали прямо на пол. Кто-то кричал, а один отчаянный полез по веревочному трапу к трюмному люку. Люк был задраен, и тогда парень забарабанил по нему кулаками что есть силы. Дверца люка вдруг распахнулась, и какой-то человек с пистолетом в руке прорычал:
— Первый, кто подымет шум, получит пулю в лоб! — Потом он приказал парню слезть, а когда тот замешкался, пинком скинул его оттуда.
— Похоже, что нас заманили в ловушку, — зашептал мне Карлос, но я стал уговаривать его, что, мол, плохое начало всегда обещает хороший конец — надо потерпеть.
Мы задыхались в тесном трюме: воздух был тяжелый и спертый от блевотины, а нас все выворачивало и выворачивало наизнанку. Тут уж мы начали вопить все разом, и я со всеми вместе: пусть нас выпустят на палубу, дадут хоть немного очухаться. Мы не боялись, что нас кто-нибудь услышит: рев машин и вой ветра заглушал наши крики. Но нам вроде так легче было, и мы не унимались. Я все-таки добрался до люминатора и, открыв его, высунулся чуть не до половины, захлебываясь свежим воздухом и брызгами. Я сразу пришел в себя, будто заново родился. Но остальные тоже были не дураки и ринулись к люминаторам, сбивая друг друга с ног. Пооткрывали их все как есть, и волны теперь хлестали в трюм отовсюду. Только на всех люминаторов все равно не хватило, и тут началась такая потасовка! Те, кто не мог к ним пробиться, стали отталкивать тех, кто успел занять удобную позицию, и скоро уж ничего нельзя было разобрать: все кидались друг на друга, пускали в ход кулаки и зубы; пинки, правда, давать остерегались, потому как и без того пол под нами ходуном ходил и все еле-еле на ногах держались. Кто-то запустил сапогом по фонарю на потолке, и теперь в темноте все тузили друг друга чем попало и куда попало; верно, не обошлось бы без покойников, да, спасибо, водой нас то и дело обдавало, так что помаленьку утихомирились. А вода меж тем в трюме вовсю плещется, и во всех углах стонут.
Мне тоже досталось, будь здоров. Меня первого от люминатора оттащили, подмяли под себя и давай лупцевать, да с такой лютостью, словно это я втравил всех в эту историю. Отбиваясь, я плевался, кусался, потом вспомнил о ноже, но тут же одумался: стоит мне пустить его в ход, как и другие мигом свои ножи повытаскивают, и что тогда будет? Перережем друг друга и ни до какой работы не доедем. Я услыхал, что Карлос меня зовет, и, рванулся к нему, но вдруг люк открылся, свет карманного фонаря зашарил по нашим лицам, и чей-то голос заорал:
— Silence, silence![17]
Одновременно из отверстия на нас нацелились два автоматных дула. Матрос в тельняшке спустился в трюм и зашлепал босыми ногами по воде к люминаторам, с трудом задраил их и сказал, что подходим к берегу — уже огни Рабата видны — и чтоб теперь сидеть тихо, а то нагрянет полиция, тогда пиши пропало.
